Тот другой корабль, безусловно, вел себя как пиратский. Когда команда заметила "трихемиолию", они не остановились и не стали ждать, пока их допросят. Вместо этого они помчались на север к побережью Кариана так быстро, как только могли. За их кораблем тянулся длинный кремовый кильватерный след - "гемиолия", потому что у нее было два ряда весел. Она была быстрой - но Дикаиозина была быстрее.
Менедем украдкой бросил тревожный взгляд на солнце. Оно быстро садилось, спускаясь к морю, которое должно было погасить его свет. Его взгляд вернулся к суетящейся гемиолии. Останется ли у него достаточно дневного света, чтобы закончить погоню? Он не знал, но намеревался выяснить.
Как и прежде, он приказал морским пехотинцам на носу стрелять по убегающему кораблю. Он еще не был в пределах досягаемости, но он хотел быть готовым заранее. Филократ ухмыльнулся и наклонил голову, показывая, что одобряет. “Мы догоняем их!” - крикнул келевстес, обращаясь к трудолюбивым гребцам, которые отвлеклись от погони. “Продолжайте в том же духе. Мы можем поймать их до того, как они смогут выброситься на берег”.
Если бы Дикаиозина могла это сделать, если бы она могла таранить или подойти к борту, захватить и взять на абордаж, пираты долго бы не продержались. Менедем наблюдал за "гемиолией", когда к ней приближалась военная галера. Ее капитан тоже разместил лучников на корме - разместил их там, а затем начал с ними ссориться. Менедем мог догадаться почему. "Гемиолия" была самой быстроходной галерой во Внутреннем море ... за исключением, теперь, "трихемиолии". Шкипер и его команда не могли ожидать, что их отремонтируют, и, вероятно, винили друг друга.
Но береговая линия Кариана приближалась с каждым взмахом весел, а Дикаиозина была не намного быстрее своей добычи. На то, чтобы оказаться на расстоянии полета стрелы, ушло больше времени, чем надеялся Менедем. А затем пираты с такой бешеной скоростью принялись грести, что у них разорвались бы сердца, если бы они продолжали так долго. Гребцы на "трихемиолии" последовали его примеру, но меньшее судно вынесло на берег. Мужчины потоком выходили из нее, некоторые обнаженные, если не считать оружия, другие - безвкусные и сверкающие в нарядах и золоте, без сомнения, украденных. Несколько человек остались недалеко от гемиолии, чтобы пострелять в Дикаиозине. Большинство, однако, побежали к ближайшим деревьям, не оглядываясь.
“Нам приземлиться и отправиться за ними, господин?” Спросил Филократ.
Менедем снова посмотрел на солнце. Сплющенный красноватый шар висел прямо над горизонтом. Он с сожалением покачал головой. “Нет. В этом нет смысла, не тогда, когда мы будем шарить в темноте. Мы сожжем корабль и отправимся домой ”.
Никто с ним не спорил. "Гемиолия" загорелась, как и "пентеконтер" ранее в тот же день. “Довольно честный патруль”, - сказал Филократ. “Да, сэр, довольно справедливо. Насколько я понимаю, о наилучший, ты можешь вытащить Дикаиозин в любое удобное для тебя время”. Оба приятеля ухмыльнулись и опустили головы.
“Спасибо вам”, - сказал Менедем. Эти слова и близко не подходили к тому, чтобы показать, насколько он был рад, но это было лучшее, что у него было. Он использовал их снова: “Спасибо вам, друзья”.
Соклей ходил в гимнасион скорее из упрямого чувства, что он действительно должен это сделать, чем из-за какого-либо реального удовольствия, которое он там получал. Он не стыдился раздеваться и заниматься спортом. У него никогда не было тела, которое скульптор выбрал бы в качестве модели для Зевса или Ареса, но он также никогда не позволял себе размякнуть или растолстеть. Глядя сверху вниз на свое угловатое, бугристое тело, он иногда задавался вопросом, мог ли он потолстеть, даже прилагая самые усердные усилия. Его не интересовало это. Как и большинство эллинов, он считал, что ни один мужчина не должен позволять себе сеять таким образом.
И так, покорно, он тренировался. Он бежал спринтами, его босые ноги поднимали пыль. Менедема здесь не было; по крайней мере, ему не пришлось есть прах своего двоюродного брата вместе со своим собственным. Он метал дротики в брезентовые мишени, натянутые на тюки сена. Он тоже пускал стрелы по мишеням, кряхтя от усилий, потому что выбрал лук, который едва мог натянуть. Он был сносным - лучше, чем сносным -лучником, что не раз помогало на борту "Афродиты ".