К огромному облегчению Менедема, его отец не заметил ничего необычного. Филодем сказал: “Теперь, когда прошел небольшой дождь, все начинает прорастать”.
“Они, безусловно, такие”, - согласился Менедем. Баукис посмотрела вниз, на свои ноги. Менедем вспомнил, как стоял позади нее, и… Он почувствовал, как его лицо запылало. Продолжать жить так, как будто ничего не случилось, будет труднее, чем он когда-либо мечтал. Если он не предаст себя, это может сделать жена его отца. Ей всего семнадцать, напомнил он себе. Да, она женщина, но едва.
Возможно, боясь выдать игру, Баукис ретировался в дом. Отец Менедема набросился на него. “Теперь, когда ты проспал полдня, как ленивая собака, что ты будешь делать с остальным?”
“Я не знаю, отец. Я собирался выйти в город”, - ответил Менедем.
“И отправляйся на поиски дома женщины, которую ты развратил прошлой ночью?” Сказал Филодем. “Тебе было недостаточно одного раза, чтобы удовлетворить себя? Сколько проблем ты себе накличешь?“
Одного раза было недостаточно, подумал Менедем. вслух он сказал: “Я знаю, где она живет, но я и близко не собираюсь туда приближаться”. Это была правда, но обманчивая правда. Это заставило его отца закатить глаза. Менедем продолжал: “Клянусь Зевсом эгиды, отец, я не знаю”. Клятва заставила Филодема отнестись к нему немного серьезнее. Он добавил: “Моя жизнь стала бы сложнее, чем она того стоит, если бы я это сделал”.
“Ну, по крайней мере, ты это понимаешь”, - сказал Филодем. “Я думал, ты будешь слеп к этому, как обычно бывают кокарды. Тогда продолжай”.
Менедем ушел, изо всех сил стараясь прогуливаться, а не убегать. Оказавшись на улице, он громко и протяжно вздохнул. Нет, он еще не начал осознавать, насколько это будет тяжело.
Были годы, когда вид "Афродиты", вытащенной из воды в Большой гавани Родоса, приводил Соклея в уныние. Сейчас это казалось менее правдивым, чем в былые времена. Он думал о торговой галере как о чем-то почти волшебном: подобно крылатым сандалиям Гермеса, она могла унести его в страны незнакомые и таинственные, и что могло быть чудеснее этого? После возвращения в Афины, в полис, по которому он тосковал, как человек, оплакивающий потерянную любовь, он думал, что у него есть ответ на этот вопрос, которого у него не было раньше. Что может быть чудеснее, чем отправиться в странные и таинственные земли? Возвращение в дом, который ты любил.
Плотник Хремес помахал Соклею. “Приветствую тебя, сын Лисистрата. Как ты сегодня?”
“Что ж, спасибо”, - ответил Соклей. “А ты сам?” “Довольно хорошо”, - сказал Хремес. “Мой сын подарил мне внука этим летом, пока ты был на море”.
“Поздравляю!” Сказал Соклей. “Ты молод, чтобы быть дедушкой”. Это был не пустой комплимент; он сомневался, что Хремесу было намного больше пятидесяти, а большинство мужчин среди эллинов не женились до тридцати или около того.
И действительно, плотник усмехнулся со смесью смущения и гордости. “Я скажу тебе, что это такое: мы горячая компания, моя семья. Мне так понравилась мысль о том, чтобы трахнуться, не заплатив за это, что я уговорила своего отца разрешить мне выйти замуж пораньше. И Аристион, он такой же. Мне пришлось выдать его замуж. Я боялся, что из-за него какая-нибудь респектабельная девушка попадет в беду.”
“Ты этого не хочешь”, - согласился Соклей. “Вражда между семьями никому не приносит пользы”.
Они поболтали еще немного, затем разошлись в разные стороны. Соклей побрел на юг вдоль края Большой гавани, разглядывая корабли, пришвартованные у причалов или вытащенные на сушу. Большинство из них были ему так же знакомы, как знакомые, которых он мог встретить на агоре. Время от времени он отмечал одну, которая проделала какую-то серьезную работу с тех пор, как он видел ее в последний раз. Он начал с того же удивления, которое мог бы выказать, увидев лысого мужчину, который вышел в парике.
Он также увидел несколько новых для него кораблей. Одна из них, в частности, заставила его задуматься: торговая галера, больше, чем "Афродита , и достаточно тонкая, чтобы сойти за пиратский корабль. Указывая на нее, он спросил у отдыхающего в гавани: “Что это за корабль, о лучший?”
Мужчина не ответил. Возможно, он страдал глухотой или, возможно, идиотизмом. Возможно, был, но не был. Соклей точно знал, в чем заключалась его проблема. Оболос совершил чудесное исцеление. Как только бездельник отправил в рот маленькую серебряную монетку, он сказал: “Это Талия, друг”.