— У тебя лицо мокрое, — прошептал он, усмехаясь. — И еще ты холодная как ледышка.
Охнув, Шатти подняла было руку, чтобы стереть водяные разводы, но Кеннет завладел ее кистью и осторожно отвел в сторону. И принялся губами и языком осушать капли на влажных щеках, исследуя столь оригинальным и волнующим способом ее невообразимо прекрасное лицо. О своем решении соблюдать дистанцию он напрочь забыл: неодолимое желание подчинило его себе целиком и полностью.
Охотно подставляя лицо жадным губам Кеннета, Шатти нащупала застежку его куртки и, расстегнув молнию, просунула ладони внутрь и уперлась ему в грудь. А затем принялась расстегивать пуговицы рубашки — неспешно, одну за другой. Вот пальцы девушки игриво пробежались по его разгоряченной коже — и Кеннет глухо застонал. Ни одна женщина никогда не волновала его так, как Шатти Арран. Стоило ей лишь взглянуть на него, улыбнуться, назвать по имени, случайно задеть локтем — и кровь у него вскипала, а в голове оставалось место лишь для одной мысли, как овладеть красавицей.
Кеннет не понимал, где они находятся, не замечал ни прохожих, ни холодного ветра, пробирающего до костей. Молодые люди словно остались одни в целом мире и остановиться уже не могли. Лэверок наклонился совсем близко и теснее сдвинул бедра.
Девушка пошевелилась, и желание пронзило его, точно удар электрического тока.
— Зачем ты это делаешь? — прошептал он, упиваясь сладостью ее губ.
— Мне нравится тебя мучить, — проворковала Шатти.
Она зажала зубами его нижнюю губу и слегка прикусила ее — не больно, просто чтобы показать, кто здесь главный.
— Да уж, вижу. И способов у тебя немало.
Шатти кокетливо улыбнулась — и лизнула укушенное место.
— А разве ты не рад, что меня нанял? Я работаю не покладая рук, стараясь стать незаменимой…
Тишину прорезал пронзительный свист, а вслед за ним — возмущенный крик:
— Эй, парень, а ну прочь с дороги!
Шатти опасливо выглянула из-за плеча Кеннета. Четверо дюжих подгулявших парней пошатываясь дошли до поворота и исчезли за углом.
Откуда донесся обрывок разухабистой песни.
— Пойдем-ка и мы, а то нас, чего доброго, арестуют.
— Мы не делаем ничего противозаконного, — возразил Кеннет, целуя девушку в шею. А так ли это? Проблема в том, что ему вдруг стало все равно.
— Пока еще нет, — согласилась Шатти и пританцовывая отошла на шаг. — Но не гарантирую, что дальнейшее развитие событий не сочтут преступлением против морали и общества.
Кажется, это называется «непристойным поведением в публичном месте».
Кеннет поспешил вслед за девушкой, уворачиваясь от снежков, что та успевала скатывать и швырять на бегу. Лэвероку некстати вспомнился тот вечер, когда он впервые увидел Шатти в заведении старика Викмана, и с таким трудом принятое решение вытащить девушку из пьяной драки. Тогда молодой человек был уверен, что этот благородный поступок обойдется ему недешево. Теперь, оказавшись во власти чар неотразимой Шатти Арран, Кеннет понимал, что не ошибся.
Притом, что он по-прежнему, не знал о своей помощнице ровным счетом ничего, притом, что Шатти оставалась для него «девушкой без прошлого», Кеннет Лэверок утратил всякую способность противиться ее колдовскому обаянию.
Внутренний голос требовал: избавься от нее, пока не поздно, положись на врожденный инстинкт. Но если на одной чаше весов лежали доводы здравого смысла, то на другой — непреодолимое влечение к девушке.
И теперь он начинал думать, что, возможно, истинным несчастьем в его жизни было бы никогда не встретить Шатти Арран.
Шхуна плавно покачивалась на якоре. Снаружи завывал декабрьский ветер, внутри царила тишина. Шатти посмотрела сквозь иллюминатор: сколько снега на корме намело! Кеннет спозаранку укатил в Глазго на какое-то телеинтервью. И хотя он оставил ей целый список «ценных указаний», за работу Шатти еще не принималась, нервно расхаживая по салону туда-сюда.
Она так привыкла к обществу Кеннета, что без него уже не ощущала себя в безопасности.
Вчера, когда после прогулки молодые люди вернулись на шхуну и вошли в салон, воспоминание об интимных ласках, которыми они обменивались на улице, вдруг обрело грозную, осязаемую отчетливость. Озорной поцелуй среди сугробов — это одно дело, но необузданная, грозящая вырваться за рамки страсть в уединении салона — совсем другое. Того и гляди между ними все изменится безвозвратно.
Поначалу Шатти казалось, что ночь-другая страсти — все, что ей сейчас нужно', всего лишь следующий шаг в ее поисках приключений и неизведанных, волнующих переживаний. Но тогда Кеннет Лэверок был для нее всего лишь пригожим молодым мужчиной с потрясающе сексапильным телом. А теперь… теперь он стал тем единственным, кто способен заставить ее забыть и о себе, и о той новой жизни, которую она вознамерилась вести.
В такого мужчину, как Кеннет, влюбиться — пара пустяков. Он надежный, целеустремленный, талантливый, при этом твердо стоит на земле и знает, кто он такой и зачем пришел в этот мир. Он строит свою жизнь, полагаясь на собственные силы, а не на фамильное состояние или влиятельные связи. Он ни от кого не зависит… и с каждым днем Шатти влекло к нему все сильнее.
Девушка мысленно застонала, вновь выглянула в иллюминатор. Кеннет обещал вернуться еще до ланча. Они собирались прокатиться на местный завод по переработке рыбы и расспросить тамошний народ о ценах, об уровне жизни и обо всем таком прочем. Шатти посоветовала своему нанимателю добавить экономический аспект в седьмую главу, и Кеннет нашел эту идею весьма заманчивой…
— Ну ладно, — буркнула Шатти. — Мне скучно.
А когда мне скучно, я становлюсь невменяемой.
От нечего делать она изучила ряды книг на полке. Затем заглянула в душевую, открыла стенной Шкафчик, извлекла из него бритву, затем лосьон после бритья, основательно изучила и то, и другое, как если бы эти предметы могли подробнее рассказать девушке о характере ее босса. Потом убрала вещи обратно в шкафчик и отправилась в каюту Кеннета.
Она знала, что поступает дурно: нехорошо рыться в чужих вещах и совать нос в чужую личную жизнь! Ведь сама она столь же ревниво оберегает свои тайны от посторонних, а Кеннет ведет себя как джентльмен и допытывается о ее прошлом. Но кому повредит ее любопытство?
Если Кеннет не застанет ее на месте преступления — значит, ничего не узнает, а стало быть, и не обидится.
Шатти напряженно прислушалась, не раздадутся ли на палубе знакомые шаги. Затем, успокоившись, выдвинула ящик стола. С улыбкой извлекла на свет грубой работы свирель и тихонько подула в нее, гадая, умеет ли Кеннет на ней играть или это чей-то памятный подарок, не более. А еще в ящике обнаружилась упаковка презервативов. Девушка заглянула в нее: трех штук недоставало. При мысли о незнакомых ей женщинах, с которыми Кеннет, надо думать, занимался любовью, Шатти ни с того ни с сего ощутила болезненный укол ревности. Чека в ящике не нашлось, так что выяснить, как давно Лэверок встречался со своими дамами, не удалось.
Помимо вышеперечисленного в ящике обнаружилась упаковка аспирина, использованные билеты в кино, старые водительские права, ластик, брелок в форме красного дракончика и штук сто карандашей и ручек. Шатти вздохнула, задвинула ящик и переключила внимание на книжные полки. Вот теперь ее и упрекнуть не в чем: полки — это «открытый доступ». Раз уж она временно обосновалась на шхуне, поискать себе что-нибудь почитать на ночь — дело вполне естественное.
Шатти сняла с полки толстую тетрадь «на пружинках» и в кожаной обложке и, устроившись поудобнее на кровати, раскрыла ее на первой попавшейся странице. Она тотчас же узнала чуть наклонный, с завитушками, почерк Кеннета. Сначала девушка решила, что это дневник, и, поспешно захлопнув тетрадку, водворила на место. Но любопытство оказалось сильнее ее.