— Уже детектив, — сообщает Ландсман, удивленный, что старик помнит его имя, — ты меня помнишь, дед?
— Я помню все, дорогуша.
Элияху лезет в карман поблекшего желтого пальто и вытаскивает пушке, деревянный ларец размером приблизительно с ящик для учетных карточек. На лицевой части ящичка выведены слова на иврите: «ЭРЕЦ-ИСРАЭЛЬ». В крышке ларца прорезь для монет или сложенной в несколько раз долларовой купюры.
— Не пожертвуете немножко? — осведомляется Элияху.
Никому и никогда Святая земля не казалась более далекой и недостижимой, чем еврею из Ситки. Где-то на другом краю земли, про́клятое место под властью людей, собравшихся там только для того, чтобы сохранить чудом уцелевшую горстку евреев, которым грош цена. И вот уже полвека, как мусульманские фанатики и арабские вожди, египтяне и персы, социалисты и националисты, монархисты и шииты, панарабисты и панисламисты дружно вцепились зубами в Эрец-Исраэль и обглодали ее до костей и хрящиков.
Иерусалим — это город крови и лозунгов на стенах, отрезанных голов на телеграфных столбах. Соблюдающие закон евреи во всем мире еще не оставили надежду поселиться на земле Сиона. Но евреи были рассеяны уже трижды: в пятьсот восемьдесят шестом году до нашей эры, в семидесятом — уже нашей и в довершение — варварски — в сорок восьмом году двадцатого века. Даже верующим трудно поверить, что есть еще шансы снова начать все с нуля.
Ландсман достает кошелек и просовывает сложенную двадцатку в пушке Элияху.
— Удачи, — говорит он.
Коротышка подхватывает тяжелый саквояж и ковыляет прочь. Ландсман протягивает руку и хватает Элияху за рукав, вопрос зреет у него в душе — детский вопрос о желании его народа обрести дом. Элияху оборачивается с заученной опасливой гримасой. А вдруг Ландсман из тех, кто может навредить? Ландсман чувствует, что вопрос растворяется, как никотин в его крови.
— Что у тебя в сумке, дед? — спрашивает Ландсман. — На вид тяжелая.
— Это книга.
— Одна книга?
— Она очень толстая.
— Долгая история?
— Очень долгая.
— О чем она?
— Это про Мошиаха, — говорит Элияху. — А теперь, пожалуйста, уберите руку.
Ландсман отпускает его. Старик выпрямляется и вскидывает голову. Облаков, заслонявших его глаза, как не бывало. Он кажется рассерженным, надменным и не таким уж старым.
— Мошиах грядет, — говорит он.
Это не совсем угроза, скорее обещание искупления, но все-таки лишенное теплоты.
— И очень вовремя, — говорит Ландсман, дернув пальцем по направлению гостиничного вестибюля. — Сегодня у нас как раз местечко освободилось.
Выражение лица Элияху становится то ли обиженным, то ли просто гадливым. Он открывает черный ящичек и заглядывает внутрь. Извлекает двадцатидолларовую купюру, которую дал ему Ландсман, и возвращает ее владельцу. Потом подхватывает саквояж, натягивает на голову белую шляпу с обвисшими полями и уходит в дождь. Ландсман сминает двадцатку и сует ее в карман брюк. Он давит папиросу ботинком и идет в гостиницу.
— Что за чудик? — спрашивает Нецки.
— Его называют Элияху. Он безобидный, — вмешивается Тененбойм из-за стальной решетки конторки. — Частенько здесь бывает. Все пытается свести с Мошиахом. — Тененбойм с треском проводит золотой зубочисткой по коренным зубам. — Послушайте, детектив, мне, конечно, следует помалкивать. Но должен вам сказать. Управление завтра пошлет письмо.
— Жду не дождусь, — откликается Ландсман.
— Владельцы продают нас концерну из Канзас-Сити.
— Вышвырнут?
— Может быть, — говорит Тененбойм, — а может, и нет. Тут все неясно. Но не исключено, что вам придется съехать.
— Это будет написано в письме?
Тененбойм пожимает плечами:
— Письмо составлено юристом.
Ландсман ставит латке Нецки у входной двери.
— Никому не рассказывай, кто что видел или слышал, — напоминает он ему. — И никого не прессуй, даже если он того заслуживает.
Менаше Шпрингер, криминалист, работающий в ночную смену, влетает в фойе со стуком дождя, на нем черное пальто и меховая шапка. В одной руке у него зонтик, с которого стекает вода. Другой он толкает хромированную тележку, к тележке веревкой прикреплены обтянутый виниловой кожей ящик для инструментов и пластиковый контейнер с отверстиями вместо ручек. Шпрингер — плотный кривоногий крепыш, его обезьяньи руки приделаны прямо к шее, без всякого намека на плечи. Лицо криминалиста в основном состоит из зобатого подбородка, а выпуклый лоб похож на один из увенчанных куполом ульев на средневековых гравюрах — аллегорию Трудолюбия.