Ящик украшен единственным словом «УЛИКИ», выписанным синими буквами.
— Уезжаете? — спрашивает Шпрингер.
Это не самое обычное приветствие в наши дни. Многие уехали из города за последние несколько лет, сбежали из округа ради скудного реестра мест, где их привечают, или туда, где устали слышать о погромах из третьих уст и питают надежды устроить погром своими собственными руками. Ландсман отвечает, что, насколько ему известно, он никуда не собирается. В большинстве мест, принимающих евреев, требуется наличие близкой родни, там живущей. Все близкие родственники Ландсмана или мертвы, или сами ожидают Возвращения.
— Тогда позвольте распрощаться с вами сейчас, навсегда, — говорит Шпрингер. — Завтра в это время я буду греться под теплым солнцем Саскачевана.
— Саскатун-колотун?[9] — догадывается Ландсман.
— Минус тридцать у них сегодня, — говорит Шпрингер. — Выше не было.
— Как посмотреть, — отвечает Ландсман, — вы могли бы жить на этой помойке.
— «Заменгоф». — Шпрингер достает из ящиков памяти дело Ландсмана и хмурится, пробегая его содержимое. — Ну да, и дым отечества… а?
— Он вполне подходит к моему нынешнему стилю жизни.
Шпрингер улыбается тонкой улыбкой, с которой стерты почти все следы сожаления.
— Где тут у вас труп? — спрашивает он.
4
Перво-наперво Шпрингер вкручивает все лампочки, которые выкрутил Ласкер. Потом опускает со лба защитные очки и приступает к работе. Он делает покойнику маникюр и педикюр и заглядывает ему в рот в поисках откушенного пальца или бронзового дублона. Он фиксирует отпечатки с помощью порошка и кисти. Он делает триста семнадцать снимков «поляроидом». Снимки трупа, комнаты, продырявленной подушки, найденных им отпечатков. Он фотографирует шахматную доску.
— И для меня, — просит Ландсман.
Шпрингер снимает еще раз шахматную партию, которую Ласкеру пришлось оставить по милости убийцы. Потом протягивает снимок Ландсману, вопросительно приподняв бровь.
— Ценная улика, — поясняет Ландсман.
Фигуру за фигурой Шпрингер разрушает защиту Нимцовича, или что там играл покойный, и упаковывает каждую фигурку в отдельный пакетик.
— Где это вы так вымазались? — спрашивает он, не глядя на Ландсмана.
Ландсман замечает густую коричневую пыль на носках ботинок, на рукавах и на коленях.
— Я обследовал подвал. Там огромная… я не знаю… что-то вроде технической трубы. — Он чувствует, как кровь приливает к щекам. — Пришлось ее проверить.
— Варшавский туннель, — говорит Шпрингер. — Они проходят через всю здешнюю часть Унтерштата.
— Неужели вы этому верите?
— Когда иммигранты приехали сюда после войны. Те, кто был в гетто в Варшаве. В Белостоке. Бывшие партизаны. Я полагаю, что некоторые из них не слишком доверяли американцам. И они рыли туннели. На случай, если опять придется воевать. Потому и район назвали Унтерштат.
— Слухи, Шпрингер. Городская легенда. Это просто коммунальная труба.
Шпрингер хмыкает. Он прячет в пакет банное полотенце, полотенце для рук и обмылок. Он пересчитывает рыжие лобковые волосы, прилипшие к сиденью унитаза, и пакует каждый в отдельности.
— Кстати, о слухах, — говорит он. — Что слышно от Фельзенфельда?
Фельзенфельд — это инспектор Фельзенфельд, начальник подразделения.
— Что значит «слышно»? Это вы о чем? Я видел его сегодня пополудни, — говорит Ландсман, — но я не слышал, чтобы он хоть что-нибудь сказал, он за три года и слова не вымолвил. Что за вопрос? Какие слухи?
— Просто интересуюсь.
Шпрингер бегает пальцами в резиновых перчатках по веснушчатой коже левой руки Ласкера. На ней заметны следы уколов и слабые отпечатки там, где покойный затягивал жгут.
— Фельзенфельд все за живот держался, — говорит Ландсман, вспоминая. — Кажется, он сказал «рефлюкс». Так что вы обнаружили?
Шпрингер хмуро смотрит на плоть над локтем Ласкера, где следы жгута переплетаются.
— Судя по всему, он пользовался ремнем, — говорит он. — Но ремень слишком широк для таких отметин.
Он уже упаковал ремень с двумя парами серых брюк и два синих пиджака в желтый бумажный мешок.
— Его хозяйство в ящике тумбочки, в черной косметичке на молнии, — говорит Ландсман. — Я только мельком глянул.
Шпрингер открывает ящик тумбочки у кровати и вынимает черную сумочку для туалетных принадлежностей. Он расстегивает змейку и издает смешной горловой звук. Косметичка открыта, так что Ландсману видно содержимое. Поначалу он не понимает, что там привлекло внимание Шпрингера.
9