— Ты…
— Я расскажу тебе о себе. Почему я захотела и попросила, чтобы тебе оставили память? Потому что я хочу играть с тобой в открытую, Мартин. Не сердись, прости меня. Когда мы начинали отношения, я… не думала об этом. Ты меня привлекаешь, да, но я не имею права раскрывать свою личность. Ты поймешь, почему. Однако теперь… Понимаешь, я хочу, чтобы ты стал моим другом. Мне очень нужен друг. Просто друг.
Глядя на ее лицо, прекрасное, чистое, Мартин вдруг вспомнил ощущение — как Чудовище поглощает его, и последняя мысль "Аманда". Она спасет. Если кто-то еще может спасти его — то она. Значит, правильно он понял это. Иначе, если бы не эта надежда — возможно, он сошел бы с ума сразу.
— Мне иногда теперь кажется, мне уже лет восемьдесят.
Они сидели в больничном кафетерии. За спиной Мартина галдело шумное семейство, пришедшее проведать больного дедушку. Дедушка скрючился тут же, в инвалидном кресле.
— Смешно, да? На самом деле мне и трех лет еще нет. Я младенец. Но там… там — целая жизнь. Там я узнал столько… обо всем — о людях, о жизни, о боли — сколько большинство, вот хоть этот дед, и за свои 80 не узнают.
Аманда — Алейн — положила ладонь ему на предплечье.
— Прости меня, Март.
— Тебя-то за что? — голубые глаза пристально взглянули на нее.
— За многое. Я должна была увидеть это! Тайри считают, что никто на моем месте не понял бы — ведь у тебя была ложная память. Но при глубоком сканировании, думаю, я разобралась бы. Только я… мы все-таки испытываем неловкость в этом смысле. Сканируем только самое необходимое, поверхностно. Если изучать человека глубоко — можно дойти до таких скелетов в шкафу, до таких глубоких проблем; душа каждого человека изогнута, вывернута, искалечена, и то, что мы видим снаружи благополучие — ни о чем не говорит. Это как пышная крона дерева, скрывающая искривленный ствол. Мы не лезем по возможности… А надо было влезть и посмотреть. Самое непростительное — то, что я ведь чувствовала в тебе необычное. Что-то не то. Но…
— А зачем ты вообще связалась со мной? — спросил Мартин, — раз вы такие сверхлюди. И ты ведь неправду говоришь, ты вовсе не одинока. Зачем я тебе понадобился?
Алейн повертела в пальцах кофейную ложечку. Пристально взглянула в лицо Мартина.
— Если я тебе скажу, что ты понравился мне — это будет полуправда. Да, понравился. И если помнишь, ты первый предложил мне встретиться. Я согласилась. Но дело не только в этом, Мартин. Знаешь, почему я работаю в этом институте? Уже третий год. Нет, не из-за тебя, я понятия о тебе не имела. Из-за Лонке.
— Он тоже какой-нибудь супер-пупер?
— Нет, он обычный человек. Очень талантливый ученый, к сожалению, с весьма сомнительным мировоззрением. Эти опыты с ЭМИ и мескалином… Видишь ли, Март, одна из моих задач — регулировка научного прогресса. Не торможение, как ты подумал, а наоборот — я стараюсь, чтобы идеи приходили вовремя, чаще раньше, чем позже. Но научный прогресс в ваших условиях — это примерно как если в группу детского сада принести взрывное устройство и надеяться, что дети его не запустят. У вас катастрофически низкий уровень социального развития, общественной психологии. Так вот, ты же сам, думаешь, понимаешь, куда могут выйти опыты Лонке.
— Нейротронное оружие. Массовое внушение.
— Да, примерно.
— Он уже собирается закладывать серию.
— Я знаю. И приму меры, чтобы это не получилось.
— Хорошо, а я тебе зачем? Ты можешь все считать из мозга самого Лонке.
— Сейчас объясню. Ты у нас многообещающий молодой ученый. Перспективный. Если просто остановить Лонке, он будет искать обходные пути, повторять, а я не могу с ним все время нянчиться. Мне нужно перенаправить его внимание на другие идеи. Тоже связанные с ЭМИ. У тебя есть предложения — что можно было бы сделать?
— Да, у меня были мысли, конечно… На самом деле ЭМИ мало кто занимается, это считается малоперспективным, но вот сочетание электромагнитного возбуждения нейронов, повышающего их сродство к определенным веществам — и самих этих веществ… Это такая универсальная мысль, под которую можно уже подбирать сочетания.
— Скажем, разработать методы разрушения амилоида при болезни Альцгеймера, — тихонько сказала Алейн. Мартин резко поднял голову. Взглянул на дедушку в соседнем кресле, бессмысленно перебирающего в руках носовой платок.
— Скажем, если взять DAPH, — тон Мартина стал вдруг взрывным, напряженным, — эта молекула надежно разрушает амилоид. Диагностика ранних стадий уже разработана. И если повысить селективность…