- А вдруг нет? - усомнился Ваня, уже тогда проявлявший склонность к бесспорной логике и некоторый скептицизм . - Откуда ты знаешь, что обязательно?
- Должен быть, - не отступалась бабушка. - В день Святого Духа всегда упадет с неба хоть несколько капель. Так сходит на землю благодать...
Заинтересованный Ваня узнал, что Духов день бывает назавтра после Троицы (Помнишь, мы вчера украшали дом березкой?) и с особым вниманием приглядывался к струйкам дождя, действительно собравшегося после обеда. Против обыкновения бабушка не загоняла его домой, и он выскочил в поле, граничащее с забором дачи. Тут много-много травяных стеблей одновременно сгибались навстречу дождю, словно клали ему поклон - и опять выпрямлялись, встряхивая головками колосков и цветочными шапочками. Было похоже на то, как вчера в церкви батюшка кропил всех короткой лохматой кистью, от которой летели такие же переливчатые брызги. А люди склоняли головы и кланялись, совсем как это зеленое море: овес, кашка, мышиный горошек, еще какие-то травы...
Воспоминание церкви было сугубо детским в жизни Ивана Петровича - после семи лет он туда уже не ходил. И бабушку потерял рано, вскоре после того запомнившегося лета. Родителей у него не было, и вот - череда интернатов, познание жизни совсем с другой стороны, потом собственная, с трудом проторенная колея, Саша, работа, старость - словом, все, вместившееся между тем давним дождем и сегодняшним, столь похожим на него, душем... Вдруг Ивану Петровичу показалось, что лежит он не на больничной койке, а на бабушкиной кровати - старинной, с железными шарами и шишечками, изученными им в детстве вдоль и поперек. В следующий момент его овеяло чем-то изначально знакомым, но неуловимым, словно беззвучный шелест или давно выдохшийся аромат — в этом дуновении была бабушка! Он потянулся навстречу, но все уже кончилось, пропало. Оставалось лишь размышлять, существует ли какая-нибудь связь между его ощущеньем и этой совершенно особенной, исключительно непонятной больницей? Может быть, бабушка здесь когда-то лечилась; он ведь ничего не знал о ней с тех пор, как соседи вызвали скорую помощь, а его увели к себе...
Иван Петрович протер незаметно закрывшиеся глаза и вновь вернулся в окружающую действительность. Здесь все было по-прежнему: завесы дождя, пахнущего травой и солнцем, дрожали над койками счастливцев, для которых постарались близкие. Остальные смотрели не произнося ни слова. В палате установилась какая-то особенная просторная тишина, подчеркиваемая журчаньем струй и еще одним, сливающимся с ним, звуком. Прислушавшись, Иван Петрович понял, что это пели стоящие у дверей братья-сестры. На сей раз он уловил в их действиях смысл: стоило водяному занавесу над чьей-либо койкой уклониться в сторону, как они повышали голос, возвращая его тем самым на место. А поодаль встали для того, чтобы не подчеркивать своего участия: для процедуры старались родственники, и братья-сестры, видимо, не хотели лишать их ведущей роли, создавая иллюзию полной самостоятельности. Однако Иван Петрович видел, что без братьев-сестер ничего бы не вышло: они подхватывали исходящую от родственников инициативу, осветляли и выравнивали ее, чтобы послать выше, туда, откуда шел благодатный дождь. После этого им оставалось только следить, чтобы струи не отклонялись от верного направления - не то на больного могли бы попасть всего-навсего отдельные брызги.
Захотелось узнать, что же они поют. Это было одно протяжное слово, переплескивающееся на гласных "а", "и", "у", рассыпающееся снопом солнечных зайчиков на звонких "л". Пелось оно терциями, с кратким перерывом после того, как прозвучит трижды. И почему-то несомненно связывалось в сознании с личностью Главврача.
Он был основателем и центром больницы. Его присутствие чувствовалось здесь повсюду, хотя в палату Главврач как раз не входил. Он давал братьям-сестрам все указания, не имея при этом нужды осматривать больных. Он и так знал о каждом более, чем можно себе представить.
Рассказывали, что если встретить Главврача лицом к лицу, все твои проблемы как рукой снимет. Но такая встреча грозит потрясеньем, которого неподготовленный человек не вынесет. Подготовленным же считался здесь тот, кто уже успешно прошел курс леченья и должен был вот-вот покинуть больницу. Таким образом, свидание с Главврачом становилось одновременно и актом выписки - после него начиналась для человека новая, совершенно иная жизнь. Жизнь с большой буквы.
Но подобное случалось не столь уж часто. Чересчур много кропотливого созиданья, ускоренного встречной помощью родственников, требовалось на то, чтобы возродить глубоко разрушенное человеческое естество.