Ивана Петровича позвали в комнату для свиданий - к нему пришла дочь. Сперва он не мог опомниться от радостного недоуменья. Мелькнула мысль, а не ошибка ли это, но у братьев-сестер ошибки быть не могло.
Дочь Саша являлась для него единственным по-настоящему близким человеком. Долгие годы они прожили вдвоем - с тех пор, как Сашина мать бросила семью, променяв интеллектуального и не особо страстного мужа на молодого любовника-моряка. Уплыла с ним и как в воду канула. Правда, она могла быть совершенно спокойна за то, что Иван Петрович вырастит Сашу.
Он растил ее добросовестно, стремясь в первую очередь привить качества, которые считал для человека главными: порядочность, трудолюбие, логику мышления. Эмоций в их доме не жаловали - то ли вследствие несложившейся личной жизни, то ли просто по характеру Иван Петрович не любил чересчур буйных, с его точки зрения, проявлений чувств. Он и Саше привил сдержанность в обращении: на фоне ровной привязанности между ними существовала некоторая дистанция, обособляющая внутренний мир каждого. Отсутствие самодостаточности Иван Петрович считал едва ли не самым жалким человеческим состоянием и старался воспитать Сашу так, чтобы она в жизни ни от кого не зависела. 0н не учел, что в женском варианте это качество выглядит несколько иначе, а когда спохватился, было уже поздно что-либо переделывать.
Дочь выросла такой, какою ее хотели видеть: умной, сдержанной, целеустремленной. Не обладая отцовскими способностями (он был довольно крупным специалистом), она даже превзошла его в скрупулезном профессиональном трудолюбии, вследствие чего он мог объективно счесть ее кандидатскую диссертацию неглупой. И карьера дочери складывалась удачно: вскоре Сашу взяли преподавать в институт, который она сама когда-то кончила. Иван Петрович не имел оснований предполагать, что студентам с ней особенно интересно; однако он был абсолютно уверен в том, что на следующий курс они переходят подготовленными.
Хуже было другое. К тридцати годам дочь не имела ни собственной семьи, ни ребенка, пусть бы внебрачного (он бы с этим смирился), ни даже так называемого друга. Проблему переживали каждый про себя, хотя порой Ивана Петровича подмывало обсудить ее вслух. Но что он мог посоветовать дочери - разные авантюры и экстравагантные выходки, с помощью которых кто-то решает подобные дела? Но этот кто-то был совсем не похож ни на Сажу, ни на Ивана Петровича. Даже при желании они не смогли бы освоить хитроумную механику, в результате которой самая ловкая женщина становится женой самого приятного человека, изначально не помышлявшего предлагать ей руку (с сердцем - вопрос особый).
За исключением данной проблемы жизнь Сидоровых текла последнее время гладко и не без некоторой приятности. Оба работали в учреждениях, выплачивающих зарплаты, так что денег на двоих хватало. Быт был налажен, ссоры друг с другом - исключены, в комфортабельно обставленной квартире неизменно держались тишина, порядок и располагающий покой. Удовольствием было возвращаться в такую квартиру по вечерам , и если Саша задерживалась в институте, неторопливо готовить ужин. Он вообще любил заниматься домашним хозяйством, хотя научную деятельность ставил порядком выше.
В то же время в обществе уже вылупилось, окрепло и теперь расползалось по всей стране движение, именуемое перестройкой. Иван Петрович его однозначно не одобрял, но и к протестующим ни в коей мере не подключался. Все эти партии, митинги, движения он считал пустым делом и с головой уходил в проторенную им колею собственной, разумной и размеренной жизни. Здравый смысл, тяга к традиционному, устоявшемуся, опробованному хранили его от множащихся вокруг обманов. «Это что-то не по-нашему», - мысленно говаривал он в тех случаях, когда частные банки соблазняли вложить тысячу, а получить миллион, и когда сектанты расставляли сети всякому встречному, и когда Кашпировский, Чумак и прочие "исцеляли" с телевизионных экранов. Последнее, как понял теперь Иван Петрович, было пародией на их больницу. В палате лежало несколько человек, чьи язвы совсем не поддавались лечению - обычная медицина назвала бы их злокачественными. А возникли они на месте давних болячек, сведенных когда-то экстрасенсами, знахарями, магами, йогами... одним словом, с помощью колдовства. Незаживающая язва чернела на теле печатью смерти. Только кропотливейшие труды и какое-то особенное искусство братьев-сестер оставляло таким больным надежду, впрочем, весьма отдаленную.