Вдохнув свежий воздух, словно причастившись свежести, я пошагал по тропе-аллее между деревьев. Дорожку расчистили, а снежок, оставшийся лежать тонким слоем, приятно проминался «прощайками»[9] – за мной тянулись четкие следы «елочкой».
Обогнув молодое деревце, я вышел на круглую полянку, от которой расходилась еще пара исхоженных троп. На одной из них топтался, держась в отдалении, охранник, а по полянке бродил Суслов. В темно-сером пальто, в нахлобученном «пирожке», смахивавшем на меховую пилотку, замотанный в колючий шарф, Михаил Андреевич неторопливо прогуливался, собирая обломанные ветром сухие ветки. Наберет целый «букет» в левую руку и сложит в кучку. Вот уж кому немецкий орднунг как родной!
– Помочь? – спросил я.
Суслов как раз нагнулся за очередным сучком и повернул ко мне голову, не разгибаясь.
– А, тезка… – просветлел он лицом.
У меня даже мурашки пошли. «Человек в футляре», как за глаза называли Михаила Андреевича, кажется, покидал свою «тару». Редко кто мог похвастаться, что наблюдал на лице Суслова благодушную улыбку. Обычно «серый кардинал» хранил бесстрастное выражение лица, как воин племени апачей, а если и улыбался порой, то язвительно или равнодушно, просто стараясь быть любезным. И вдруг этот памятник непреклонности ожил!
«А ведь улыбка его здорово молодит», – подумал я.
– Вот, порядок навожу, – сказал Михаил Андреевич, – больше ж некому… Ох, тезка, давненько я не чувствовал себя так хорошо! Гнешься – и не свербит ничего, не колет… Сказка!
Дальше мы пошли вместе. Дима Селиванов топал позади, не мозоля глаза, и делал вид, что его здесь вообще нет.
– Сегодня я здорово выспался, – негромко заговорил Суслов, – хоть и лег поздно, и от мыслей голова гудела, а заснул сразу, как в молодости, – не помню даже, чтобы ворочался. Да и под утро изменил своей стариковской привычке – бессонницей маяться. Дрых чуть ли не до самого завтрака! – коротко рассмеявшись, он смял улыбку, и только морщинки в уголках глаз не разгладились в память о хорошем настроении. – Миша, вы думаете по медицинской части пойти?
– Нет, Михаил Андреич, – мотнул я головой, – лучше уж я по компьютерам… э-э… по ЭВМ.
– Ну да, можно было догадаться, – понятливо закивал «серый кардинал». – У меня и сын, и зять с кибернетикой связались…
– С «продажной девкой империализма»? – глупо сострил я и прикусил язык. А вдруг именно Суслов навесил сей ярлык на «реакционную лженауку»?
– Да нет, – улыбнулся Михаил Андреевич, – приличная девица оказалась!
– У меня такое впечатление, – сказал я, когда перестал ругать себя за дурость, – что вы затрудняетесь, не зная, какое сказать «спасибо».
– Да! – оживился мой спутник. – Именно! Не знаю, как вам выразить свою благодарность, Миша. Ведь вы спасли мне жизнь!
– Не преувеличивайте, Михаил Андреич, – театрально застеснялся я.
– Отнюдь! – живо возразил Суслов. – В какой-то момент… очень тошный момент, когда боль сделалась невыносимой, я вдруг почувствовал пугающий холод. Очень страшно стало, тягостно так… Костлявая прибирала меня! Ни разу в жизни я так не боялся, даже в войну. На фронте я был в самом расцвете сил и не один, с товарищами, а тут… Эта мука… вот уж точно – смертная! – длилась, наверное, секунд двадцать-тридцать, не дольше, а для меня будто целая вечность минула…
– Михаил Андреич, – серьезно сказал я, – если вы хотите меня отблагодарить, то лучше помогите нашим электронщикам. Поддержите Юдицкого, Староса, Пудовкина, Бурцева, Глушкова. Помните индустриализацию перед войной? Тогда поднимали тяжелую промышленность, а сегодня микроэлектронику надо поднимать! В семидесятых ЭВМ важны, как танки и самолеты в тридцатых. Мы, правда, в этом деле поотстали, но ничего, нагоним. Главное, золотые головы есть и золотые руки не перевелись – растут, откуда положено.
Пару секунд Суслов изучал меня серьезным взглядом. Прошелся молча, руки за спину, чуть горбясь. Потом вынул из кармана ломоть хлеба, стал птицам в кормушки крошить. Упитанный снегирь первым явился за угощением, следом робко слетелись две синички.
– Хорошо, – энергично кивнул Михаил Андреевич, наблюдая за пичугами, – я посмотрю, что можно сделать.
– Спасибо.
Главный идеолог страны рассмеялся – это насторожило пернатых, и он смолк, продолжая улыбаться. Перемогая птичий щебет, донеслись детские крики, больше смахивающие на боевые кличи команчей.
– Внуки пожаловали! – обрадовался Суслов.