Семнадцать лет… Так мало!
«Вот тебе и срок для истинной перестройки, – внушил я себе, задавливая амурные бредни. – Надо будет управиться за три пятилетки, иначе «креативное быдло», все эти холопы-добровольцы, снова устроят свои радения вокруг соловецкой каменюки. Вони будет…»
– Не будет, – выцедил я вслух, и оглянулся: никто не слышал?
Когда я вернулся в гостиницу, Москву накрывали сумерки, пронзительно синие и морозные. В потемках калились звезды на башнях Кремля, а улицы превратились в реки света, плещущие в темных ущельях зданий. По ним сплавлялись машины, бликуя лакированными боками и разжигая красные огни. Сдержанный гул огромного города вливался в приоткрытое окно – свежий воздух бодрил, а шум не давал угомониться, мешал приводить мысли в порядок.
Я прикрыл створку и оперся о подоконник, бездумно глядя на вечернюю Москву, на глазах обращавшуюся в ночную.
Хороший город. Особенно сейчас, в невинном и наивном 75-м.
Ни пробок, ни путан, ни назойливой рекламы. Зато чисто и спокойно – можно прогуляться по темноте и не нарваться на уголовный элемент. «Моя милиция меня бережет!»
Вздохнув, я прижался лбом к холодному стеклу и закрыл глаза.
Облизнул губы, ощущая легчайшее послевкусие Маринкиной помады. Не пойму до сих пор, что же нас связывает. «Скво» испытывает ко мне благодарность за свое спасение? И все? Марина сказала сегодня, что соскучилась, и это правда – меня не обманешь, я чувствую ложь лучше всякого полиграфа. Понять бы, кто я для нее – друг или невинное увлечение? Или не слишком невинное?..
«Хм. А почему ты все время копаешься в Маринкиных чувствах? – подумал я осуждающе. – Сам-то как? Кто эта девушка для тебя? Что, завис?»
Досадливо поморщившись, я даже головой тряхнул – не о том думаешь, Хилер! Ты окружен, тебе сели на хвост спецы из 7-го управления КГБ, а от этих ребят не спрячешься, найдут. Так виртуозно вести наружное наблюдение, как они, не умеют ни в одной спецслужбе мира. Заметить «наружку» можно лишь в одном случае – когда профи из «семерки» сами захотят «проявиться», выдать себя, чтобы объект наблюдения задергался, стал нервничать и совершать ошибки. И что мне делать?
Я подышал на стекло. Оно запотело, туманя московский пейзаж, а мой палец вывел вопросительный знак.
Мне срочно нужен патрон. Покровитель из Политбюро, который станет моей «крышей». Я ему здоровье, а он мне – свободу и безопасность. Взаимовыгодный обмен.
Да и не в свободе дело, и даже не в безопасности. Это же моя цель – выйти хоть на кого-то из руководителей партии и правительства! Так мы с Леночкой и планировали – там, в далеком, почти сновидном две тыщи восемнадцатом году. Втереться в доверие, и я даже догадываюсь, к кому именно, а дальше…
Заскрежетал ключ, хлопнула дверь, и все мои мысли разбежались, как мышки, узревшие кота.
– Миша! – воззвал Данилин. – Ты чего в темноте сидишь? Спишь, что ли?
– Думаю, Антон Гаврилович, – откликнулся я.
Куратор вкатился жизнерадостным колобком, довольно потирая руки. Этот комсомольский деятель избрал оригинальную стратегию для карьерного роста – он, как рыба-прилипала, цеплялся к «перспективному» умельцу и следовал за ним, попутно засвечиваясь в высших сферах.
Да я и не против, Данилин приносил мне пользу, освобождая от казенщины – все заботы он брал на себя и неплохо с этим справлялся. Вон, выбил нам полулюкс в «России»! Я, признаться, не рассчитывал даже на номер в «Золотом колосе», где останавливались труженики сельского хозяйства.
Нещадно фальшивя, Антон Гаврилович задудел: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», резко оборвал музицирование и подкатил ко мне.
– Все оч-чень, оч-чень хорошо складывается, Миша, – возбужденно затараторил Данилин. – Револий Михайлович в полном восторге от этих твоих программ и трижды мне наказал, чтобы ты послезавтра никуда не отлучался до обеда – он сам заедет за тобой! Ущучил?
– Понял! – заверил я куратора, делая ударение на втором слоге.
– Проникся?
– Осознал!
– Тогда за мной, комсомол! – Антон Гаврилович встал в позу Ленина, указующего верный путь.
– Куда?
– У-ужинать, комсомол, у-ужина-ать! – пропел куратор. – Да оставь ты в покое куртку, ресторан в южном корпусе!
Мы покинули номер и зашагали в ногу.
Половину ночи Марина провела в дороге, поэтому с утра была вялой и сильно не в духе. А тут еще коллеги из «семерки» убедили начальство переменить место обитания всей группы – после долгих поисков обосновались в большом доме на Мичурина, тихой «старорежимной» улочке, где, мерещилось, не только часы отстали, но и календарь.