Что после было, я не видел, не в первом же ряду стоял! Вдруг выстрелы откуда-то, и вопли: «Убили!» А затем все как-то вперед ломанулись, и я тоже, ну нельзя было никак – в толпе! Вой, крики, кого-то ногами топтали – клянусь, гражданин начальник, я к тем милиционерам не притронулся, я их даже не видел! И камни в окна не я швырял, а уж бутылок с горючкой вообще в руках не держал, и не знаю я, откуда они появились! И внутри я никого не тронул – просто, раз уж пришли, любопытно было, никогда я раньше в том дворце не был! И я, опять же, в задних рядах был – я там вообще ни с кем из партийных лицом к лицу не встречался, да там только милиция была, и говорят, едва десяток тех коммунистов, и то не из власти, а мелочь. И я не знаю, кто там кого из окон выбрасывал – мы оттуда быстро убежали, потому что в первом этаже пожар разгорался, дым валил, страшно было, а вдруг сгорим – и еще снаружи бутылками пуляли в окна, даже когда мы внутрь уже вошли!
А после на площади нам горилку раздавали. Машины подъехали с бочками – и в рупор: получите свои наркомовские! Очередь сразу, и каждому честно налили. А затем какие-то, с красными повязками, вылезли на ступени, чтобы их видно было лучше, и сказали, что раз власть сбежала, а без власти никак нельзя, то объявляем о создании Временного революционного комитета, которому принадлежит вся власть в Киеве. И что это никак не против товарища Сталина и дела коммунизма, а всего лишь чтобы Украине быть, а мы все были сыты. И что будет создана народная милиция – кто желает, подходите, записывайтесь, сразу оружие выдадим. А позади этой гоп-компании дворец горел, все шибче, пламя и дым из окон.
Тут уж я сообразил, чем дело пахнет, и бочком, бочком в задние ряды. Хотел деру дать – а там эти, красноповязочные, цепью стоят, и все со зброей. Ну, совсем как фрицы, которые меня в сорок втором на работы гоняли – только овчарок нет. И никуда с площади не уйти! Что делать – пошел еще за горилкой! А дальше помню плохо, вот верите, гражданин начальник, как хорошо выпью, то память отрубает напрочь. Но вроде бы никого я не прибил, поскольку был лишь как все, в первые ряды не лез, не геройствовал. Стрельбу помню, то вдали, то совсем близко – но не бой настоящий, а короткие перестрелки. Еще помню, били кого-то толпой, не знаю кого и за что. А тогда нам главные сказали не расходиться, пока Москва ответ не даст – а пока, для порядка, разбиться на сотни и взводы и слушаться тех, кого старшими поставят. И очень понравилось, когда наша сотня в какую-то ресторацию закатилась и наелись от пуза, ничего не заплатив – старший сказал, революция за все заплатит.
Гражданин начальник, верите – вот будто не всерьез все казалось! Не знаю, как те, кто зброю получил – а наша сотня, к примеру, лишь по улицами болталась, как неприкаянная, ну хулиганничали, конечно, брали, что плохо лежит, но чтобы против СССР и Сталина? У нас и зброи ни у кого не было, разве что у сотенного и двух взводных, по пистолету. Мне даже весело было на второй день – поскольку никто нам не мешал, милиция куда-то пропала, а армейские… ну, проезжали иногда машины, и все! Как майдан в праздник – думал, погуляю, и домой, будет, что жинке рассказать, чтоб не ругала шибко за то, что без покупок приехал! Ну, и горилка, конечно – это было свято, кормились мы сами, что бог, вернее революция-реквизиция пошлет, но вот горилку на площади выдавали регулярно, по чарке на человека, три раза в день!
Гражданин начальник, за что? Мы же ничего не сделали, как же можно живых людей и танками давить, как фашистов? На Шевченко ужас что было – мы идем, и танки навстречу, из пулеметов поверх голов, и крик: «Всем лежать, не вставать, не шевелиться!» Лишь те, кто в задних рядах были, успели в переулки утечь – кучка нас в кабак от такого, сидим, мирно горилку пьем. И тут нас всех и повязали. Кто озброенный, тех сразу к стенке, даже слушать не стали – а прочих всех, как стадо, погнали какие-то конные с нагайками, ну прямо как царские казаки! И хлестали нас по головам, даже за слово, без дозволения сказанное – а после обыскивали, раздевали, плечо зачем-то смотрели. Гражданин начальник, там офицер из СМЕРШ говорил, что нам всем по «четвертному» за попытку свержения советской власти – Параську мою пожалейте, она ж родила в году прошлом, и снова на сносях, дети ведь отца даже не узнают! А когда я это сказал, тот офицер лишь смеялся – что если она сообразит развод потребовать, то и сама, и дети во всех правах останутся, ну а если не захочет или окажется, что знала и соучаствовала, то ее тоже… Гражданин начальник, я же никого там и пальцем не тронул, за что мне двадцать пять лет?