На обратном пути еле ползли. Позавчера был, совсем по Пушкину, "мороз и солнце, день чудесный", вчера к вечеру натянуло туч, столбик термометра упорно лез кверху, ночью поднялся ветер, завывал и хлопал куском оторванного пластика на балконном ограждении, а проснулись мы под назойливый топот дождя по рубероидным кровлям сарайчиков во дворе.
Переднеприводная "восьмерка" прилично держала дорогу даже по гололеду, но Андрюша бормотал под нос цитаты отнюдь не из Пушкина.
Я сидел рядом с ним молча, курил и понемногу отходил от беседы с гнидой Пашей. "Дворники" ерзали по лобовому стеклу, между двумя проходами на очищенный сектор успевали упасть несколько капель дождя. Я тупо следил за этими каплями, а потому не сразу сообразил, что человек под зонтиком на тротуаре слева - это доктор Гущин. Он стоял на углу Белинской и Репинской и разговаривал с каким-то другим мужиком.
- Андрюша, сверни налево и сразу остановись.
Андрюша послушно повернул, но поинтересовался:
- Кто там?
- Мой доктор из Чернобыльской больницы... - Я открыл дверцу и крикнул: - Сергей Саныч! Садитесь, подвезем!
Гущин повертел головой, только потом заметил мою морду за приоткрытой дверцей. Оглянулся на своего собеседника, поманил за собой, подошел:
- Вадим Андреич! Рад вас видеть.
- Вам куда, Сергей Саныч?
- Да мне рядом, на работу, пешком дойду. Это Л(не подальше, на Дзержинскую... извиняюсь, Грушевскую...
Только тут я узнал второго: это был школьный соученик Гущина, Ленька Айсберг, который устроил мне свидание с доцентом Школьником из автодорожного, когда мы расследовали в прошлом году смерть мэра.
Я выбрался под дождь, откинул вперед спинку сиденья, скомандовал:
- Значит так. Сперва залезайте вы, Леонид... Маркович, да?.. на заднее сиденье, в уголок, потом я, а вы, доктор, садитесь на переднее.
Забрались. Я скомандовал:
- Андрюша, давай к больнице, помнишь, где я осенью лежал?
Андрюша кивнул, наклонился вправо через доктора и захлопнул дверцу плотнее. Плавно тронулся с места. Здесь, напротив Столичного райотдела милиции, дорога была расчищена до мокрого асфальта. И почему-то сегодня менты суетились, и рожи у них были суровые...
Гущин снова забормотал, что неловко, ему ведь совсем рядом, на что я ответил:
- Дождь в январе - самая опасная погода, доктор, застудиться недолго, а болеть - это так неприятно! Поверьте мне на слово, как специалисту...
Гущин хмыкнул в рыжие усы.
- А что это вас занесло в наши края? - поинтересовался я.
Сергей Александрович наконец свернул мокрый зонтик и ответил:
- Готовим юбилей школы, в мае будем отмечать шестьдесят лет. Мы с Леней в оргкомитете... Школа лишь чуть-чуть старше нас... А почему это ваши края?
Я объяснил, что работаю рядом со школой, только не знал, что это их школа... Работаю, а теперь и живу.
- На другую квартиру перебрались?
- Ага. Во-первых, ближе к работе, во-вторых - женатому человеку нужно жилье попросторнее...
И не сдержался - расплылся в улыбке.
Гущин повернулся ко мне, выпятил верхнюю губу, пошевелил усами под носом:
- Надеюсь, женился на той миниатюрной даме, которая тебя навещала?
Не выдержал марку - съехал на привычное "ты".
- Так где ж мне другую такую терпеливую найти?
- Ну и молодец. Я тебе тогда ещё сказал - одобряю... Молодой человек, выгрузите меня, пожалуйста, возле калитки, я уже приехал.
Айсберг пошевелился в углу:
- Сережик, может, и я с тобой? Не договорили ведь.
- Ладно, Ленчик, по телефону договорим. Это ж когда ещё такой случай представится, чтобы тебя на халяву подвезли?
Айсберг вздохнул:
- Пока в институте работал, часто ездил. А теперь - исключительно на трамвайчике, благо платить за проезд вышло из моды.
- А у нас на тринадцатом маршруте стали появляться кондуктора, заметил Гущин. - Спасибо, мальчики, что подвезли. Только вы мне друга детства на дождь не выкидывайте. Счастливо!
Андрюша захлопнул за ним дверцу, вопросительно повернулся к Айсбергу:
- На Грушевскую - а точнее?
- Угол Вересаевской, за большим гастрономом.
- Со двора? Знаю, - сказал Андрюша и тронул машину.
Айсберг повертел головой:
- У вас тут курить можно?
- Конечно!
Я тоже полез за сигаретами, прикурил две, одну передал Андрюше - по такой дороге лучше ему не снимать лишний раз руку с баранки.
- Смешно, - сказал Леонид Маркович. - Собрались старые дураки и дуры, вместо того, чтоб о деле говорить, смотрим друг на друга, сопли вытираем... Ну да верно говорят, старики - народ сентиментальный.
- Хороший класс у вас был?
- Класс был классный... Но сегодня собрались ребята из разных классов, разных лет выпуска... У нас школа была в те годы знаменитая на весь город, отличные учителя, один Зорич чего стоит - крупнейший математик, в двадцать шесть - доктор наук... А у нас его терпеть не могли, потому что мы, кретины, его не понимали, а он не понимал, как можно таких простых вещей не соображать... Пару раз десятиклассники его после выпускного вечера лупили... Да и ребята... Скажем, Люсик Горюнов - на три года раньше нас с Сережиком кончил.
- Я не врубился сразу, - честно сказал Андрей, - это киноактер Горюнов, что ли? Только почему Люсик?
- Он самый. А Люсик - уменьшительное от Илья, тогда так модно было... Шаповаленко Володя - директор "Электротяги". Покойный мэр Коваль тоже у нас учился. И скандально известный Эдя Лимонад тоже... Только тогда ещё он был просто Сетров, писал не романы, а больше на заборах, и в политику не лез.
Я поинтересовался:
- А доцент Школьник тоже из вашей школы?
- Нет, Боря "женский монастырь" кончал, - улыбнулся Айсберг. - Вы не удивляйтесь, в наше время было ещё раздельное обучение, школы отдельно мужские, отдельно женские. В пятьдесят четвертом смешали - ой, что тогда с нами творилось! Но это, как говорится, отдельная тема. Тридцать восьмая женская школа располагалась в готическом здании, где сейчас театральный институт, - да рядом с Сережиной больницей, мы ж только что проезжали! Тоже знаменитая школа была, да её Муля кончал!.. Ой, ребята, какой я все-таки старый... Был такой знаменитый эстрадный певец Вадим Мухин. Начинал с ресторанным оркестром, а потом выиграл какой-то конкурс - и пошел в гору...
И вот тут у меня щелкнуло в голове. То-то мне покоя не давала эта фамилия - Ливанов... И я осторожно спросил:
- Вы тут упомянули ресторанный оркестр, и мне вспомнилось, был такой в Чураеве знаменитый джазовый музыкант Толя Ливанов, мы ещё курсантами на него молились... Он, случайно, не из вашей школы?
- Ливанов? Ну как же, точно, самый знаменитый был лабух... Но это потом, а в школьные годы мы и не знали, что его музыке учат, среди пацанов не принято было таким хвастаться, на музыку только маменькины сынки ходили... Может, ребята из его школы знали, а мы - нет. Он, кстати, с Борей Школьником вместе "женский монастырь" заканчивал, только учился в параллельном классе. А что?
Вставная новелла 1
История юнната
- - -
Как-то в конце августа на репетицию заглянул хозяин - зашел в зал, прислонился спиной к дверному косяку и застыл - слушал. Сегодня в который раз пробовали подступиться к равелевскому "Болеро" и в который раз упорно не шло. Владимир Васильевич и Лева звучали прекрасно, бас Жора был вообще без равных - в конце концов, это он предложил Равеля, а Жора никогда не стал бы что-то предлагать, если бы не попробовал сперва и не знал, что с партией справится и звучать будет.
Скрипалюк злился на самого себя - именно он не дотягивал. По идее скрипка должна была заменить духовые, но сегодня все шло из рук вон. Наконец он психанул, резко опустил инструмент и заорал:
- Я сейчас этот "Главбалалайпром" об стенку разобью!
Положим, не такой плохой у него был инструмент, хоть, конечно, не Страдивари, но не хватало, не хватало в нем чего-то.