Так с чего же начинается Родина? С заветной скамьи у ворот? С той самой березки, что во поле? Или с найденного в шкафу револьвера Дзержинского — оружия старого, но еще вполне годного? А?
Позорище
Дожили, поздравляем! За неделю до того, как Россия отметила столетие со дня рождения Александра Твардовского — поэта и многолетнего редактора журнала «Новый мир» — в Саратове решили с большой помпой провести «культурное мероприятие» во славу одного из тех, кто активно поучаствовал в травле Александра Трифоновича и, как считается, приблизил тем самым его скоропостижную кончину. В Государственном музее К. Федина, в присутствии репортеров, фотокамер и телекамер, с пафосом и с проникновенной слезой в голосе возвеличивали Михаила Алексеева — одного из тех, кого сам Твардовский (о чем напомнил недавно биограф поэта, критик Андрей Турков) в своих «Дневниках» незадолго до смерти называл «вурдалачьей стаей»…
За что и под какими лозунгами «стая единомышленников» уничтожала «Новый мир», речь впереди. Мы еще вернемся к этому гнусному историко-литературному эпизоду, который — подобно дохлой рыбе или глубинной бомбе — все-таки всплыл во время музейного действа и, по счастью, подпортил его совковую безмятежность и елейную благостность. Однако пока не будем нарушать хронологию.
Поскольку афиши об «Алексеевских чтениях», выпавших на долю «фединцев», появились заранее, да и пресс-релизы тоже были разосланы в СМИ со значительным опережением, все пришедшие на торжество успели подготовиться к грядущему событию: за два часа и семьдесят тысяч бюджетных рублей (таков, по слухам, был вклад облминкульта) московские гости рука об руку с местными мастерами слова должны были теоретически обосновать волшебное превращение типичной «секретарской литературы» брежневских времен в «исторический эквивалент бытия своего народа», попутно объяснив, что, собственно, означает вообще эта крайне заковыристая фраза.
По-хорошему, на открытии «чтений» следовало бы присутствовать экс-губернатору Саратовщины Дмитрию Аяцкову, который — со свойственным его правлению дурным размахом — еще в 1998 году авторитарно назначил захиревшего в Москве номенклатурного пенсионера Алексеева живым саратовским классиком и учредил литпремию его имени. В компании с Аяцковым неплохо смотрелся бы и Павел Ипатов, который десять лет спустя (после кончины писателя) еще разок, уже собственным постановлением № 206-П, узаконил «Алексеевку», обеспечив ей госфинансирование по разделу 08 «Культура, кинематография и средства массовой информации».
Бывший и нынешний губернские небожители в музей, однако, не явились, так что с приветственным словом к аудитории пришлось обращаться директору музея Валентине Жуковой. Она-то и возвестила о зарождающейся доброй традиции в жизни нашего города и ненавязчиво осчастливила покойных Ахматову, Пастернака и Пильняка упоминанием Алексеева в одном ряду с ними. Выступивший следом министр местной культуры Владимир Синюков, тепло улыбаясь, вспомнил времена былые, когда даже он сам (еще не будучи организационно связан с культурой) выписывал 4 или 5 литжурналов. Затем, скорбно хмурясь, областной министр растер в мелкий порошок времена нынешние — за «глобализм», «утрату культурной идентичности», «безнравственность», «вестернизацию» и прочие ужасные вещи, к каковым, впрочем, ни герои Алексеева («простые русские люди, воины, пахари, русские женщины»), ни сам писатель никакого касательства, разумеется, не имеют.
К чести филфака СГУ (то есть, извините, Института филологии и журналистики), его преподаватели, будучи приглашены и даже упомянуты в программе, отбоярились и не пришли. Представлять науку были вынуждены экс-преподаватель ВПШ, доктор филологии Юрий Воронов и две дамы из ПИСГУ. Доктор своей зажигательной речью нанес по собравшимся акустический удар, однако сам смысл выступления таинственно затерялся где-то между экспрессией и децибелами. Две педагогических дамы попытались выйти на орбиту «творческой преемственности и неповторимой самобытности национального самосознания», но при этом одна из них ухитрилась дважды назвать Михаила Николаевича Михаилом Алексеевичем и один раз почему-то — «писателем-шестидесятником». Другая ораторша, не отрываясь от конспектов, с помощью стертых, как пятаки, цитат пугливо спорила с кем-то невидимым и неправильным — тем, кто злонамеренно недооценил у Алексеева женские образы (со стороны все это выглядело схваткой человека с полтергейстом).
Главный саратовский писатель (по версии СП России), лауреат премии имени М. Алексеева Владимир Масян предложил организовать за счет бюджета выпуск книг лауреатов премии имени М. Алексеева, чтобы распространять их по сельским библиотекам. Главный редактор столичной газеты «Русь державная» Андрей Печерский — не путать с писателем Мельниковым-Печерским! — объяснил, почему его газета называется «Русь державная». Еще один московский гость, зам главного редактора журнала «Наш современник» Александр Казинцев, и местный поэт Николай Палькин по очереди поделились задушевными воспоминаниями о покойном виновнике торжества как о человеке, приятном во всех отношениях. Сам покойный, чья мультимедийная тень нарисовалась на белом полотне экрана, тоже не остался в стороне от праздника: вдохновенно окая, он поведал собравшимся о неисчерпаемых родниковых истоках своего творчества, обнаруженных на территории «малой родины».
К исходу первого часа «чтений», когда душноватый музейный зальчик уже весь, казалось, был переполнен сиропом и патокой, автор этих строк попросил слова и спустя минут двадцать (все это время в президиуме шли консультации: давать? не давать?) получил таки возможность для небольшого выступления. Много ли удастся рассказать за три минуты? Разве что очень-очень кратко напомнить публике, по инерции плывшей в сиропе, о некоторых реальных исторических фактах, которые не вяжутся с обликом Выдающегося Земляка и Гордости Губернии. Сейчас, когда «мероприятие» осталось позади, можно не торопясь, не отвлекаясь на вытянувшиеся лица президиума и особо не заботясь о регламенте, поделиться с читателями тем, о чем успел тогда сказать — и о чем не успел…
Еще раз предупреждаем: тем из читателей, кому угодно остаться среди приятных заблуждений, воображая Михаила Алексеева эдаким пряничным дедушкой, дальше читать не стоит. Остальным напомним для начала о событиях лета 1969 года — времени, когда от хрущевской «оттепели» давно не оставалось следа, и «Новый мир», возглавляемый Александром Твардовским, был, по сути, последней журнальной площадкой, свободной от подступающей к горлу охранительной идеологии. Цензура изматывала редакционный коллектив бесконечными запретами, но авторитет автора «Василия Теркина» был слишком высок, чтобы главного редактора можно было тихо свалить. Нужен был повод, и повод нашелся.
Журнал «Огонек», в ту пору возглавляемый одиозным Анатолием Софроновым, опубликовал коллективное письмо одиннадцати писателей «Против чего выступает «Новый мир»?» Письмо, по сути, было неприкрытым доносом в высокие инстанции. Авторы утверждали, что журнал «давно уже утратил представление о своем истинном месте в борьбе с чуждой идеологией», что в журнале «планомерно и целеустремленно культивируется тенденция скептического отношения к социально-моральным ценностям советского общества, к его идеям и завоеваниям», что его критика проникнута «космополитическими идеями». Все это звучало, как политическое обвинение, а одним из «подписантов» был Михаил Алексеев…
«Новомирцы» сразу же постарались печатно ответить своим хулителям, но опубликовать текст и в собственном журнале было проблематично. Жаль, что никто из саратовских музейщиков, выступавших на «чтениях», не вспомнил, как другой наш земляк, писательский начальник Константин Федин, совершил тем летом 69-го неожиданно мужественный поступок. По воспоминаниям тогдашнего соратника Твардовского, Владимира Лакшина, Федин, будучи членом редколлегии журнала, написал: «нахожу ответ редакции справедливым и заслуживающим напечатания в «Новом мире»…» И в июльской книжке журнала редакционный текст, наконец, увидел свет. «Новомирцы», в частности, напоминали о том, что большинство «подписантов» — в том числе и Алексеев, — навешивая на оппонентов политические ярлыки, имели очевидные и личные мотивы для неприязни. Ибо произведения этих авторов «подвергались весьма серьезной критике на страницах «Нового мира» за идейно-художественную невзыскательность, слабое знание жизни, дурной вкус, несамостоятельность письма». В 1965 и 1966 годы там, например, публиковались острокритические рецензии на сочинения Алексеева: роман «Хлеб — имя существительное» (Юрий Буртин) и «Повесть о моих друзьях-непоседах» (Наталья Ильина).