Его пожурили, да и только. Естественно, отстреливать на тротуарах дам в дорогих меховых шубах поэт не собирался. Он предпочитал употреблять их по прямому назначению. А особенно любил балерин, игравших тогда ту же роль, которую в нынешнем бомонде представляют модели. Тем более, что тут же поэт был готов проявить неуместный гуманизм, пролив слезу и над красными, и над белыми:
Но мало того! Официально «работая» украинским советским поэтом, в быту классик предпочитал разговаривать по-русски, как об этом вспоминали его соседи по киевскому писательскому дому уже в послевоенные времена. А в молодые годы он даже печатался на этом языке в одном из донбасских поэтических альманахов. Юрий Смолыч в мемуарах вспоминал начало этой поэмы, вышедшей в разгар украинизации 20-х: «Разве я не могу творить и писать стихи по-русски?..» и застрявшее в его памяти лирическое четверостишие молодого Сосюры:
Все это, однако, не помешало Сосюре примерно в те же годы настрочить «националистическую» поэму «Мазепа» и «анархистскую» — «Махно», читать которую публично ему запретили. Но этим дело и ограничилось. Ибо в высших сферах поэта считали не политическим противником, а человеком с неуравновешенной психикой. Попросту говоря, немножко не в себе. Глухие упоминания об этом публиковались даже в советские времена. Тот же Смолыч в вышедших ограниченным тиражом в 1972 году воспоминаниях писал: «Сосюра був тяжко хворий — це також відомо всім… Час од часу, не так, на щастя, часто, нервова недуга загострювалась, і Володі доводилося навіть лягати до клінік».
В молодые годы его туда запирали насильно. В 1934 году в столице Советской Украины Харькове популярный поэт выскочил на балкон кооперативного писательского дома, где жил, и на всю улицу стал орать: «Я чорний демон — дух вигнання». Выглядел он при этом настолько возбужденным, что прямо с «концерта» его увезли в главную «дурку» республики — на Сабурову дачу. Для этой цели был даже выделен дефицитный в те времена автомобиль. Его специально дал нарком образования УССР Владимир Затонский.
В лечебнице Сосюра сразу же устроил скандал, обозвав ассистентку зав. психиатрическим отделением «б…», и попытался рубануть ее ребром ладони по горлу. Как вспоминал впоследствии об этом приключении сам «демон»: «В ту мить, коли я на півдорозі спинив руку, вона очима дала знак, і на мене моторошним градом кинулися ззаду і з боків санітари… Того, що кинувся на мене спереду, я одкинув ударом ноги між ноги нижче живота, але це йому не дуже зашкодило, бо він був у шкіряному фартуці. Як розп'ятому, руки мені витягли в сторони і зробили укол, я став весь, як холодець, безвольний і покірний, і чомусь в мені воскресло дитяче… я плакав і просився: “Дядя, я больше не буду!”»
Драчуна притащили в отделение для буйных и голого бросили на железную кровать. Вокруг был настоящий дурдом! Один больной кричал, что горит и тонет. Другой — просил закурить и щипал обессиленного после укола поэта ногтями за лицо. А третий бегал в одном белье вокруг кровати и цитировал самого Сосюру: «Цвіте червона Україна!» Это неожиданно воодушевило валявшегося, как труп, автора: «Я подумав, що раз мене і божевільні знають, чого ж я буду боятися?»
