Архиепископ знал, что целибат не входил в число строго соблюдаемых ограничений, и что монахи втайне бегают в город к продажным девицам. О таких похождениях было не принято говорить даже духовнику, в шкафу у которого вполне мог пылиться точно такой же скелет. Раздумывая над епитимьей, которую следовало наложить на брата Изидора, Берхард задал вопрос, готов ли он впредь избегать плотских отношений с женщинами, и был потрясён ответом. Нет, сказал ему тогда священник, я человек из плоти и крови, дух мой пока ещё слаб и не одержал верха над греховной по своей сути человеческой природой. После таких слов архиепископ велел убрать наружное наблюдение и больше не фиксировать каждый шаг своего секретаря, а компрометирующие видеоматериалы были стёрты из всех архивов.
— Монсеньор, — произнёс вошедший в кабинет брат Изидор и склонил голову в полупоклоне. — Дозволено ли мне будет начать сразу?
— Нет. Сначала решим вопрос с одним из послушников. У меня возникли серьёзные основания для подозрений. Даже больше, чем подозрений: я уверен в его предательстве. Вы знаете, что делать, брат Изидор.
— Разумеется. — едва заметно кивнул секретарь. — Мне нужны его приметы.
— Один из тех, что перестилал постель. — принялся вспоминать Берхард. — Тот, который пониже ростом. Был одет в новый, по-моему, даже не стиранный ни разу балахон послушника.
— Этого достаточно. Я справлюсь у брата-кастеляна, кого сегодня отправляли к вам в услужение, и проведу собственное расследование.
— Думаю, расследование ничего не даст. — скептически покачал головой архиепископ. — Это очень хитрый пройдоха. Он, наверняка прикинется невинной овечкой и станет всё отрицать. Сделайте так, чтобы я больше никогда его не видел.
— Как прикажете, монсеньор. Устроить несчастный случай, или это будет смерть по естественным причинам?
— Сколько за последний год в обители зафиксировано таких смертей среди молодых послушников? — осведомился Берхард. — Одна или две?
— Две, монсеньор.
— Многовато. Пускай, будет несчастный случай. Желательно, за пределами монастырских стен. Не мне вас учить.
— Слушаюсь. — поклонился секретарь. — Больше распоряжений не будет?
— Пока нет. Я готов заслушать доклад.
Хорошо изучивший привычки архиепископа Изидор догадался о его намерении побыстрее закончить с текущими делами, и стал подавать информацию в предельно сжатой форме:
— В Энгельбруке обостряется противостояние между элитой дворянства и наиболее состоятельными представителями купеческого сословия. И те и другие позиционируют себя как оппозицию его светлости, герцогу Кэссиану. Дворянские круги говорят об этом открыто, критикуя герцога за соглашательскую позицию с политикой Остгренца, которую напрямую ассоциируют с вами, монсеньор. Купечество постепенно осознаёт свою силу, основанную на значительных денежных средствах, и мечтает о передачи власти в Энгельбруке Городскому Совету. Дворянство Западного герцогства считает своей задачей смещение герцога Кэссиана и пересмотр границ сложившихся после окончания Войны Сеньоров.
Сословные противоречия не дают объединиться обеим оппозиционным партиям, и это играет нам на руку. Однако, если предположить, что представители дворянской партии начнут переговоры с купечеством о финансировании военного переворота, очень возможна ситуация, когда старые враги смогут найти друг с другом общий язык. В этом случае вероятен скоротечный, но кровопролитный конфликт, в результате которого значительная часть Западного герцогства станет нестабильным регионом в течение нескольких длинных сезонов. Прямой угрозы для Остгренца не предполагается, но на авторитете верховной власти этот конфликт, безусловно, отразится. — Изидор сделал паузу, чтобы дать архиепископу время на осмысление услышанного.
Ничего нового для себя Берхард не почерпнул. Ситуация в Энгельбруке не менялась последние полвека, с тех пор, как архиепископу удалось внедрить своих людей в ближайшее окружение герцога Сандалфа — отца нынешнего властителя Западных земель. Позже, когда пришло время обучать его наследника грамоте и придворному этикету, эти люди стали учителями и наставниками юного Кэссиана. Настойчиво и незаметно для окружающих, они привили ему отвращение к военным играм и заинтересовали поисками мирных способов решения политических проблем.