— Пойдём. — согласился я. — А кто ещё с нами?
— Вообще-то, меня одного приглашали, — ничуть не смущаясь, произнёс Клаус, — но я сказал, что у меня есть приятель, который очень душевно поёт песни, и они сами попросили, чтобы ты пришёл.
— Песни? Ты в своём уме? Да, скорее Вольф станет трезвенником, чем я научусь пению!
— Не боись. Поют они обычно сами. От тебя требуется немного — изредка добавлять мужское звучание к их нежным голосам. Только и всего.
— Вот сам бы и пел.
— Однажды попытался, но они сказали, что лебёдка на подъёмнике и то мелодичнее. А у тебя голос не в пример моему. Пойдём, неудобно заставлять хорошеньких девушек ждать.
— Ладно, но если что…
— Всё будет хорошо, не волнуйся.
Мой опыт общения с девушками ограничивался тем, что во время совместных посиделок, которые иногда устраивались только для Хранителей, меня усаживали рядом с кем-нибудь из дочерей наших знакомых. Мы весь вечер мило улыбались друг другу, несколько раз танцевали вместе, и на этом всё заканчивалось, потому что основную часть дневного времени я проводил за изучением научных дисциплин. Чем больше отца разочаровывали инертность и безразличие к наследию Древних со стороны других Хранителей, тем интенсивнее он нагружал учёбой сына. Мои сверстники ограничились базовыми курсами в паре-тройке отраслей знания и не утруждали себя углублённым изучением наук. Мне же приходилось штудировать всё, в чём разбирался отец, а он среди Хранителей слыл главным интеллектуалом.
У тебя, мой преемник, может создаться превратное впечатление, что я жалуюсь, но это не так. Мне достался самый лучший преподаватель из всех, которых я встречал за почти полторы сотни лет жизни. А желающих учить меня чему-либо, или просто поучать всегда было предостаточно. Всеми знаниями, которые отложились в голове, я целиком и полностью обязан отцу. Мне всегда нравилось учиться, это увлекательное занятие составляло большую часть тогдашней моей жизни, но я имел представление, что за пределами класса существовала и другая жизнь. Она вызывала интерес ещё и потому, что олицетворением этой жизни был мой друг Клаус — весельчак и бабник. Его рассказы о своих приключениях были очень забавны и поначалу вызывали любопытство, сравнимое с интересом к художественной литературе, рассказывавшей о взаимоотношениях вымышленных персонажей. Потом наступил момент, когда я понял, что жизнь Клауса гораздо насыщеннее и разнообразнее моей собственной, кажущейся блёклой тенью на фоне написанной яркими красками картины.
Клаус долго вёл меня кружными путями, которыми я уже не пользовался несколько лет, и в конечном итоге мы оказались на дальней окраине жилых пещер, занимаемых семьями беженцев. В центре обширной каверны с высоким потолком горел костёр. Должно быть, дрова были чем-то пропитаны, потому что пламя приобрело удивительный синий цвет. Поначалу мне показалось, что сидевшие вокруг огня девушки были одеты в одинаковые голубые платья простого покроя. Но, увидев, как пламя окрашивает их лица, догадался, что и сам выгляжу схожим образом.
— Смотрите, кого я вам привёл, девчонки!, — объявил мой приятель.
— Добрый вечер. — произнёс я, смущаясь под пристальными взглядами красавиц.
Девушки, как по команде, улыбнулись, а одна из них подбежала и водрузила на мою голову большой венок, сплетённый из цветов и трав.
— Сам на равнине собирал. — шепнул мне Клаус. — Травинка к травинке. Полночи на это потратил.
Пока я соображал, за что мне оказана такая честь, девушки затянули протяжную песню и, взявшись за руки, стали танцевать вокруг костра. Их движения были плавными и очень гармонировали с нежными голосами, наполнявшими пещеру чарующими звуками. Выросший среди детей беженцев, я свободно говорил на их языке, но слов этой песни, как ни старался, понять не смог.
— О чём они поют?, — тихо спросил я у Клауса.
— Не знаю, — беспечно ответил он. — Слова, как будто знакомые, но смысл не слишком ясен. Это очень старая песня.
— Ну, а всё-таки?
— Они обращаются к этим… как сказать… духам земли… и ещё кому-то.
— Духам?
— Не смотри на меня так, Берко. Это всё девчоночьи поверья.
— Чушь какая-то.
— Согласен. Только им не говори, а то обидятся.
Заканчивая песню, девушки приблизились к костру, воздели вверх руки и низко поклонились пламени. Когда они выпрямились, Клаус подтолкнул меня в спину и сказал:
— Рядом с костром круг из нескольких корзин. Иди туда и встань в центр.
"Хорошо, что отец не видит в каких глупых обрядах приходится участвовать его сыну", — подумал я, но выполнять указание пошёл.