Тибби!
Ты всегда со мной, даже когда тебя нет рядом. Поездка складывается чудесно – за исключением того, что мы с тобой в разлуке и я знаю, как тебе там тоскливо одной. Я это знаю, и поэтому мне стыдно быть счастливой. Без вас мне как-то не по себе. Поскольку тебя здесь нет и некому быть Тибби, я иногда веду себя немножко по-тиббовски, но у меня получается плохо, не то что у тебя.
Обнимаю-целую бессчетное множество раз,
Карма
Разве можно заставить себя полюбить кого-то?
Разве можно заставить себя быть любимой?
Первое, что бросилось ей в глаза, – входная дверь. Она была выкрашена сияющей желтой краской – цвета яичного желтка в идеально поджаренной глазунье. Весь остальной фасад был ярчайшего из всех возможных оттенков голубого. Кто только придумал такую голубизну? Лина запрокинула голову к безоблачному полуденному небу. Ой.
Если бы кто-то выкрасил дом в такие цвета в Бетеcде, все решили бы, что он наркоман. Соседи заявили бы на него в полицию. Пришли бы ночью с баллончиками краски и перекрасили бы дом в бежевый. А здесь на фоне беленых стен повсюду сверкали пятна цвета.
– Лина, иди уже! – простонала Эффи и пнула ее чемодан.
– Добьё пожаловать, девочки, добьё пожаловать домой! – Бабушка захлопала в ладоши.
Дедушка сунул ключ в замок и распахнул дверь цвета солнца.
Сдвиг часовых поясов, солнце и пара незнакомых стариков – от всего этого у Лины возникло ощущение, будто она под кайфом и ее глючит – гипотетически, само собой. На самом деле ее никогда не глючило, если не считать того раза, когда она отравилась креветками в «Пекинском саду».
Лина от усталости слегка отупела, зато Эффи с недосыпа стала попросту вредной. Лина всегда предоставляла младшей сестре светскую болтовню, но Эффи от вредности отказалась даже щебетать. Поэтому поездка из крошечного аэропорта на острове до дома прошла почти в полном молчании.
Бабушка постоянно поворачивалась к ним с переднего сиденья старенького «фиата» и говорила:
– Как же вы выросли, девочки! Ах, Лина, до чего же ты стала красавица!
Лина всерьез мечтала, чтобы бабушка перестала это повторять, поскольку это ее раздражало – и к тому же как это воспримет Эффи, когда у нее и без того вредное настроение?
Бабушка хорошо говорила по-английски – сказывались долгие годы владения рестораном, обслуживавшим туристов, однако в случае Бапи это, похоже, не помогло. Лина знала, что бабушка – хозяйка ресторана и его обожаемое всеми «лицо» и что ее всепоглощающая любовь покоряет всех и каждого. Бапи по большей части держался в тени – сначала работал поваром, потом вел бизнес.
Лине было стыдно, что она не знает греческого. Родители рассказывали, что первым ее языком в детстве был греческий, но в школе она быстро его забыла. Научить греческому Эффи родители даже не пытались. Там ведь даже алфавит другой, в конце концов. Теперь Лина жалела, что не говорит на нем, – как жалела, что больше не растет и что у нее нет голоса, как у Сары Маклахлан. Хотела бы, чтобы так было, но не думала, что это когда-нибудь получится.
– У вас чудесная дверь, бабушка, – выдавила Лина, когда ступила за порог.
Внутри дома по сравнению с улицей оказалось так темно, что Лина едва не потеряла равновесие. Сначала она не видела ничего, кроме мелькавших перед глазами пятен от солнца.
– Пьиехали! – воскликнула бабушка и снова захлопала в ладоши.
Бапи семенил следом, взвалив на оба плеча сумки девочек и неоново-зеленый меховой рюкзак Эффи. Это было одновременно мило и грустно.
Бабушка обхватила Лину рукой за плечи и притиснула к себе. Лине было приятно, но только на поверхности, а внутри – неловко. Она не понимала, как ответить на этот жест.
Понемногу внутренность дома проступила из темноты. Дом был больше, чем думала Лина, с узорным кафельным полом и красивыми ковриками.
– За мной, девочки, – распорядилась бабушка. – Покажу вам ваши комнаты, а потом мы сядем и выпьем чего-нибудь, договойились?
Лина и Эффи поплелись за ней наверх, словно зомби. Лестничная площадка была маленькая, но оттуда расходились двери в две спальни, ванную и коридорчик, в глубине которого Лина разглядела еще две двери.
Бабушка открыла первую.
– Эта – для нашей красавицы Лины, – гордо объявила она.
Простая комнатка не показалась Лине особенно уютной, пока бабушка не распахнула тяжелые деревянные окна.