Возможно, Лина пришла сюда, чтобы застать его, но она сама сомневалась. Однако живопись приковывала к себе все ее мысли, заставляла забыть обо всем прочем. На несколько часов Лина, глубоко погрузившись в себя, смешивала краски и писала, прищуривалась и писала. Может быть, солнце и припекало, но она об этом уже не знала. Может быть, руки у нее и устали, но она их уже не чувствовала.
Когда тени стали слишком длинные, Лина вернулась в реальность, с небес на землю. И осмотрела на свою картину критическим, земным взглядом. И не будь она Линой, то улыбнулась бы от увиденного, а так – только ощутила улыбку внутри.
Теперь она понимала, ради чего старалась. Эту работу, свою лучшую картину, она подарит Костасу.
Она уже отчаялась когда-нибудь набраться храбрости и рассказать ему о своих чувствах. И надеялась, что эта картина скажет ему на Линином языке, что теперь она понимает: это его заповедный уголок – и просит у него прощения.
Тибби позвонила в «Уоллмен» и сказалась больной. У нее свело ногу. Дергался глаз. Воспалился пирсинг в носу. Надо отоспаться.
Она не хотела торчать на работе, пока Бейли в больнице. Она не хотела ни на миг забывать, что Бейли не придет в четыре, – ведь потом придется об этом вспоминать. Хуже всего именно тогда, когда вдруг забудешь, а потом приходится вспоминать.
Тибби с тоской заглянула в вольер Мими. В последнее время Мими была особенно сонной. Даже к еде не притронулась. Жизнь у Мими текла неторопливо, но все же жизненный цикл завершался гораздо быстрее, чем у Тибби. Почему?! Тибби хотела, чтобы они с Мими двигались вровень друг с другом.
Она подошла, постучала по стеклянной стенке. На нее неожиданно накатила волна злости и обиды, что Мими может просто взять и проспать всю эту ужасную полосу. Тибби сунула руку в вольер и потыкала указательным пальцем мягкое пузико Мими.
С Мими что-то случилось. Она была какая-то не такая. Не теплая. Комнатной температуры. Тибби в ужасе схватила ее – слишком грубо. Мими обвисла в ее ладонях. И не пошевелилась.
– Мими! Да хватит уже! – в слезах взмолилась Тибби, будто Мими устроила ей какой-то тупой свинячий розыгрыш. – Просыпайся!..
Тибби подняла Мими повыше на одной руке. Такого Мими не выносила. И обычно царапала запястье Тибби маленькими острыми коготками.
До Тибби одновременно и медленно, и панически стремительно дошло, что это больше не Мими. Только оболочка от Мими.
Где-то в ее мозге выросла стена – стена, которая не позволяла больше думать, что происходит. Мысли Тибби оказались заперты в крошечном оставшемся участке мозга. Они были больше похожи на команды из центра управления, чем на нормальные мысли.
«Положи Мими обратно в вольер. Нет, не клади. Она будет пахнуть. Отнеси ее на задний двор».
«Еще чего!» – заорала Тибби на центр управления. Этого она точно делать не будет.
Позвонить маме на работу? Позвонить ветеринару? Нет, она знает, что они скажут.
У нее появилась другая мысль. Она решительно спустилась вниз. Для разнообразия в доме царила тишина. У Тибби не осталось ни единой мысли, кроме мыслей о самом необходимом. Она положила Мими в пакет из оберточной бумаги, закрутила верх, чтобы Мими было уютно, и сунула ее в морозилку.
Тут перед Тибби мелькнула жуткая картина – как Лоретта разморозит Мими и вывалит на сковородку. Тибби рывком распахнула дверцу морозилки и спрятала Мими в глубине, за замороженными остатками торта с крестин Кэтрин: их уж точно никто не станет ни есть, ни выбрасывать.
Вот. Отлично. Значит, Мими не… Неважно. Она просто заморожена. Для такого есть какие-то технологии. Целая наука – это Тибби точно знала. Возможно, этой науке понадобится еще лет десять, чтобы развиться как следует, но Тибби не будет торопить события. Времени у нее вдо- воль.
Поднявшись наверх, она рухнула на постель. Взяла ручку и блокнот с тумбочки, чтобы написать письмо Кармен, Би или Лине, но тут вдруг поняла, что ей нечего ска- зать.
Кармен!
С тех пор как я приехала сюда, в Грецию, я каждое утро завтракаю с дедушкой, и мы с ним ни разу не разговаривали. Правда, странно? Может, он думает, я чокнутая? Даю тебе слово, что сегодня выучу хотя бы три фразы по-гречески и завтра их скажу. Если лето закончится, а мы с ним так и не поговорим, я буду чувствовать, что не оправдала надежд.
Можно, когда мы все вернемся домой, попросить у тебя совета, как быть нормальным человеком? По-моему, у меня не получается.