Она останется здесь и будет держать Бейли за руку до конца времен, чтобы Бейли больше не боялась, что времени у нее мало.
Вечером праздновали Коймисис тис Теотоку – Успение Богородицы. В Греческой православной церкви это главный праздник после Пасхи. Лина и Эффи пошли с бабушкой и дедушкой на литургию в маленькую простую прелестную церковь. После этого был небольшой крестный ход, а затем весь городок принялся есть и пить.
Бабушка состояла в комиссии по десертам, поэтому они с Эффи напекли десятки противней баклавы – печенья из нежнейшего слоеного теста с начинкой из всех мыслимых видов орехов. Лето близилось к концу, и бабушка взялась за обучение Эффи с удвоенной силой.
Лина выпила бокал крепкого, резкого на вкус красного вина, и от него ее охватили грусть и усталость. Она поднялась к себе в комнату и села в темноте у окна, чтобы оттуда наблюдать за празднованиями со стороны. Это был ее любимый способ веселиться.
Ей было видно столы, расставленные вдоль их улицы и на маленькой площади в нескольких шагах за домом Костаса. После полуночи веселье стало особенно бурным. Мужчины напились узо и, когда зазвучала музыка, разошлись вовсю. Даже на лице у Бапи играла широкая глупая улыбка.
Эффи тоже выпила несколько бокалов вина. В Греции не было запрета на алкоголь до определенного возраста. Более того, по торжественным случаям бабушка с дедушкой настойчиво наливали Эффи и Лине вина, в результате чего Эффи интересовалась выпивкой значительно меньше, чем если бы ей запрещали.
Но сегодня Эффи раскраснелась и расшалилась. Лина видела, как ее сестра станцевала под несколько песен с официантом Андреасом, а потом ускользнула с ним куда-то в проулок. Лина не беспокоилась за нее. Эффи была на первый взгляд девица пылкая, но только на первый взгляд, а на самом деле Лина, пожалуй, не знала другого настолько здравомыслящего человека. Эффи обожала мальчишек, но даже в четырнадцать лет не стала бы забывать о себе ради них.
Сегодня в Ии пылали сразу две одинаково яркие полные луны – одна в небесах, другая в море. Если бы Лина не знала, которая из них настоящая, ни за что бы не отличила.
Она видела в лунном свете лицо Костаса. Он не заметил отсутствия Лины, ему все равно. Она не сомневалась в этом.
«А я бы хотела, чтобы ты заметил», – телепатически сказала ему Лина и сразу захотела забрать свои слова обратно.
Она видела, как Костас подошел к ее бабушке. Валия поднялась на цыпочки, обняла его и поцеловала с таким жаром, что Лина испугалась, как бы она не задушила его. Вид у Костаса был радостный. Он шепнул что-то на ухо Валии, и она улыбнулась. И они пустились танцевать.
Над площадью засверкали по-провинциальному простенькие фейерверки. Но почему-то именно такие производят особенно сильное впечатление, подумала Лина, ощутив легкий холодок по коже. В отличие от роскошных диснеевских, такие самодельные фейерверки обладают незатейливым очарованием, которое находит отклик в сердце. В них чувствуется опасность, чувствуется, сколько сил в них вложено, а когда зрелище слишком лакированное, обо всем этом не задумываешься.
Костас закружил бабушку. Она, хохоча, сумела устоять на ногах. На последнем такте песни Костас с шиком заставил бабушку отклониться назад, поддерживая ее за поясницу, да так, что она едва не встала на мостик. Лина еще не видела, чтобы бабушка была так счастлива.
Она всмотрелась в лица девушек на тротуарах. Было ясно, что Костас служит предметом страстного обожания всех немногочисленных девушек в Ии, но он предпочитал танцевать со всеми их бабушками, со всеми женщинами, растившими его, изливавшими на него любовь, которую не растратили на своих детей и внуков в дальних краях. Горький факт островной жизни состоял в том, что целым поколениям приходилось строить настоящую жизнь где-то в других местах.
Лина не вытирала слез, и они стекали по подбородку на шею. Она сама не знала, что оплакивает.
Праздник затянулся допоздна, но даже после этого Лина не могла заснуть. Сидела у окна и смотрела на луну. Ждала, когда бриз распушит края морской луны. И представляла себе, как все счастливые обитатели Ии погружаются в сон – в хмельной сон.
Но когда она слегка высунулась из окна, оказалось, что из дальнего окна третьего этажа торчит еще пара локтей. Это были морщинистые локти Бапи. Он сидел у своего окна и глядел на две луны – совсем как она.