Костас терпеливо сидел.
Когда Лина начинала вот так вот путано излагать свои мысли, она уповала на то, что кто-нибудь перебьет ее и избавит от страданий, но Костас не стал этого делать. Просто ждал.
Она попыталась вернуться к сути, но забыла, в чем эта суть.
– А после того как все произошло, было уже поздно, и все запуталось еще больше, и я хотела поговорить об этом, но не могла придумать как, потому что я такая трусиха, что не могла никого заставить сказать, что, по его мнению, случилось, и сама не говорила, хотя собиралась и знала, что надо.
Ей вдруг захотелось попасть в телесериал и чтобы кто-нибудь влепил ей затрещину, как иногда делают в дневных сериалах с теми, кто истерит или городит чушь.
Теперь она была уже совершенно уверена, что видит на лице Костаса тень улыбки. Это ведь плохой признак? Или нет?
Она вытерла тыльной стороной ладони пот с верхней губы. Посмотрела вниз, на Штаны, вспомнила, что это Штаны, попыталась представить себе, что она Брид- жет.
– На самом деле я хочу сказать, что я… Что я совершила большую ошибку, и что вся эта безумная ссора между нашими дедушками – это я во всем виновата, и что я не должна была обвинять тебя в том, что ты шпионишь за мной, потому что теперь я знаю, что это не так.
Ага, вот так уже лучше. Уф. Но она кое-что забыла.
– Прости меня, пожалуйста! – воскликнула она. – Я очень, очень виновата перед тобой!
Он дал ей еще несколько секунд, чтобы убедиться, что она наконец высказалась.
– Извинения приняты, – сказал он с легким поклоном. Его манеры делали честь бабушкам Ии.
Лина глубоко вздохнула с облегчением. Какое счастье, что с извинениями покончено. Теперь можно все быстренько свернуть и поехать домой, оставив при себе хоть капельку нетронутого чувства собственного достоинства. Искушение поступить так было велико. Видит Бог, очень велико.
– Есть еще кое-что, – сказала она ему. От того, что слова все-таки сорвались с языка, она одновременно пришла в ужас и зауважала себя.
– Что? – спросил он.
Неужели его голос теперь звучит нежнее? Или ей так только хочется?
Она попыталась придумать красивые слова. Посмотрела под потолок в поисках подсказки.
– Может быть, сядешь? – снова предложил Костас.
– Я, наверное, не смогу, – честно ответила она, ломая руки.
Его глаза сказали ей, что он это понимает.
– В общем, я знаю, что сначала, когда я только приехала, я держалась с тобой неприветливо, – начала Лина раунд второй. – Ты был со мной вежлив, а я вела себя невежливо. И именно поэтому ты, вероятно, решил, что я не… что я…
Лина описала маленький круг и снова остановилась лицом к Костасу. Из подмышек у нее почти до талии расползлись потные круги. Пот заливал верхнюю губу и сочился из-под волос. От сочетания сильнейшей жары и сильнейшего волнения она вся пошла красными пятнами, с ног до головы.
Она никогда не верила, что какой-нибудь парень может полюбить в ней что-то, кроме внешности, но, если Костас сегодня окажет ей невообразимую честь, дав понять, что она ему небезразлична, она будет точно знать – это не из-за красоты.
– Ты, наверное, решил, что ты мне не нравишься, но на самом деле…
Боже мой. Она сейчас утонет в собственном поту. Интересно, такое бывает?
– Но на самом деле это означало совсем другое. И даже, возможно, что-то… что-то полностью противоположное.
На каком языке она говорит? Все эти фразы хоть как-то связаны или совсем нет?
– Так вот, я хочу сказать, что жалею, что так вела себя с тобой. Я жалею, что вела себя так, будто ты мне не нравишься или мне все равно, потому что на самом деле… на самом деле, честное слово… я чувствую к тебе совсем не то, что, наверное, кажется, что чувствую…
Она посмотрела на него с мольбой. Она старалась, правда старалась. И боялась, что лучше не скажет, хоть убей.
Глаза у него были такие же влажные, как у нее.
– Ох, Лина, – произнес он. Взял ее за обе потные руки. Похоже, он понимал, что лучше она не скажет, хоть убей.
Он притянул ее к себе. Он сидел на перегородке, а она стояла, и они были почти одного роста. Его ноги касались ее ног. Она чувствовала его мальчишеский запах, слегка отдававший гарью. И боялась, что сейчас упадет в обморок.
Его лицо было прямо перед ней – прекрасное, с резкими тенями от пляшущего пламени. И губы тоже. Лина набралась отваги, которую почерпнула уж точно не в себе, а где-то снаружи, подалась вперед – было недалеко – и поцеловала его в губы. Это был и поцелуй, и во- прос.
Костас ответил на этот вопрос – притянул ее к себе еще теснее, прижал к себе ее всю обеими руками, и поцелуй его был долгим и глубоким.