Он старается не думать каково это, спать рядом с ней в качестве её мужа, обнимать, каждую ночь засыпать в ее пьянящем аромате. Каково это — просыпаться рядом с ней? Наблюдать, как открываются её серебристые глаза в свете нового дня? Это слишком легко представить, а ещё легче сделать вид, будто однажды это всё-таки случится.
Нет, лучше бодрствовать и думать об интересах королевства, чем предаваться такой жестокой фантазии, которая только вызовет разочарование и даже гнев.
Все же его веки тяжелеют, опускаясь под грузом усталости. Может быть ему просто стоит поспать и пусть все идет, как идет? Сепора всё ещё напряжена и не спит, он это чувствует. Если она бодрствует, то именно она позаботится о том, чтобы они не проснулись утром в объятьях друг друга.
— Ты уже спишь? — шепчет Сепора так тихо, что он едва слышит.
— Почему ты все время спрашиваешь об этом? — она уже третий раз за час задаёт ему этот вопрос. Или, он просто думает, что прошел час. Он понятия не имеет, сколько сейчас время. Он только знает, как сильно устал, несмотря на то что полон желания. — Волнуешься, что я засну и придавлю тебя?
— Да.
— Лгунья.
Она поворачивается так быстро, что он вздрагивает и полностью просыпается. Ее лицо вспыхивает от гнева, когда она, прищурившись, смотрит на него.
— Это ты — лжец.
Она действительно в это верит.
— В смысле? — недоверчиво спрашивает он.
— Ты говорил, что любишь меня. Говорил, что хочешь жениться. Но после первой же допущенной мной ошибки, ты все отменяешь.
Это неожиданно. Он резко поднимается на локте и сверкает на неё глазами.
— Будь честна. Это ты — принцесса-лгунья. Ты скрывала от меня других Создателей даже когда я спросил, есть ли у тебя от меня еще секреты.
Ее губы сжимаются в прямую линию. Он чувствует, что она собирается отрицать это, но пусть побережёт дыхание.
Он продолжает.
— Не говоря уже о том, что в Пелусии тебя даже не охраняли. Ты не беспокоилась о моих чувствах после своего исчезновения. Все это время я искал тебя, волновался, а ты могла просто в любое время уйти.
— Ты, верно, шутишь. Считаешь, что с теми планами, что мать имела на меня, я, правда, могла просто уйти? Все шло гладко, пока я была покладистой. Если бы все изменилось, меня бы тут же заперли, можешь быть уверен.
Он удивлённо смотрит на неё. Он не смотрел на это в таком свете. Должно быть выражение лица скрывает его чувства, потому что она продолжает, не дождавшись ответа.
— Как я могу тебе доверять? Ты все время сбиваешь меня с толку! Ты так сильно хочешь верить в мое предательство, что отказываешься видеть правду. Как ты смеешь!
К этому моменту она уже так близко, что ее дыхание касается его губ.
И это больше, чем он может вынести.
Она даже не сопротивляется поцелую; просто прижимается к нему всем телом, сливаясь с ним. Однако борется при помощи поцелуя, беря больше, чем отдавая. Целуя его с таким гневом, которого он никогда ранее не испытывал. Но всё же целует, и он не будет сейчас жаловаться на ее мотивы.
Наконец-то его руки скользят по её телу, запоминая и оценивая каждый изгиб, наслаждаясь ощущением ее горячей кожи под его ладонями. Он ложится на нее, наваливается всем своим весом, проводит губами от ее стонущего рта к подбородку, а затем к шее. Её запах сводит его с ума и лишает разума.
Ее руки поднимаются, чтобы запутаться в его волосах, пока его рот скользит ниже, к ее животу. Она выгибается ему навстречу, и он понимает, что полностью утратил контроль над собой, но последствия его действий становятся лишь смутным воспоминанием в затуманенном разуме. Ничего не имеет значения, кроме Сепоры, ее прерывистого дыхания, бешено колотящегося сердца, красоты ее раскрасневшихся щек, пылающих в слабом свете свечи, просачивающемся в помещение. Но даже сейчас он не торопится. Он будет ласкать ее так, как много раз делал в мечтах, медленно, тщательно и кропотливо. Не останется ни единого дюйма, к которому он не прикоснется. Только не этой ночью.
Он убирает ее руки от своих волос и поднимает вверх, за ее голову. Держит их одной рукой, в то время как другой проводит вдоль всего тела, задерживаясь на изгибе бедра. Он снова захватывает ее рот своим, целуя с новой целеустремлённостью. Кажется, она сразу же чувствует это, обнимает его и скользит губами по его губам с таким же желанием, какое чувствует он.
Его настигает жестокая реальность, когда снаружи палатки раздаются громкие сердитые голоса. Глаза Сепоры теперь открыты и насторожены, и он немедленно отпускает ее. В их маленькое помещение врывается низкое предупреждающее рычание Патры, и Тарик поднимает Сепору на ноги. Он подает ей знак отойти, заглядывая за полог их отделения во внутреннюю комнату палатки Кантора. Внешний полог откинут назад, а Катор стоит, скрестив руки на груди, и почти кричит на того, кто нарушил спокойствие его вечера.