— Проходите же, не стойте в дверях, как бедный проситель, — бросила она в легком нетерпении. — Вы, елайцы, не моргнете без участия Устава, этикета и особого дозволения… Я ведь жду вас, капитан.
Трудно объяснить, почему, но меня всякий раз царапало упоминание моего происхождения. Я не стыдился родины, нет, просто не ассоциировал себя с ней. Я был ребенком, когда моя семья оставила Елайу, и от елайца у меня только имя. И некоторые особенности воспитания, порой нервирующие других.
— У вас есть новости? — резковато спросила королева.
Ее маленькое сухонькое личико, чем-то напоминающее вымытую вишневую косточку, застыло в напряженном ожидании. Явись я без новостей, гром тысячи туч обрушился бы на мою голову. Ты не ведаешь, что спас мне карьеру, Велмер.
— Да, государыня, — ответил я сдержанно. — Один из моих отрядов обнаружил лагерь ниратанцев. Им велено только наблюдать. Я намерен лично участвовать в задержании лазутчиков, и отправлюсь на место с рассветом.
— Хотите сделать ярче вкус триумфа? — тихонько засмеялась ее величество, внося в свою вишневую косточку толику свежести и сока.
Я не хотел яркости триумфа, просто беспокоился за солдат. Предводительница ниратанской шайки из офицерского сословия, у нее другой уровень. Ей нужен соперник по силам, и потому я должен быть там. И мое доверие к Виарану отнюдь не безоговорочно, и моя тревога за него особенно велика. Он из тех, кто мечется от неприятности к неприятности, и надолго оставаться без отрезвляющей оплеухи наставника для него просто опасно.
Я промолчал, а Лилиан принялась топтать комнату мелкими шажочками, шелестя тканью платья, поигрывая бриллиантами в свете свечей. Эта неприметная женщина, ростом едва достающая мне до груди, источала достоинство, волю и холод; она казалась глубокой, неизведанной и хитрозакрученой, как древние пещеры. Иногда мне хотелось самому иметь сверлящее зрение, чтобы заглянуть ей под череп.
Когда она замерла у колонны и остановила взгляд на моем лице, я пожалел, что не надел телогрейку под китель. Чувство, что она копается во мне холодным металлическим инструментом, стало просто мучительным. Эти мгновения тянулись, как густой мед, и в процессе я понял, почему мне так неприятно находиться сейчас рядом с ней. Потому что на мне вина, Тьма меня раздери, потому что во мне стыд. Я опасался упреков и санкций, но это гулкое пещерное молчание Лилиан вынудило меня пожелать порицания.
— Шеил, я тебя не виню, — сказала она просто. — И ты себя не вини.
Все, теперь, когда речь зашла обо мне, пора перекинуть ее дальше.
— Ваше величество, леди Хэмвей, возможно, находится у ниратанцев.
Тонкие невидимые брови королевы поползли вверх, принимая форму комичных полумесяцев.
— В плену? — с сомнением переспросила она. — Но… как?! Поручая задание аристократке, я не ждала, что она так нелепо подставится!
У меня не было ответа. Если более сильный маг оказался в плену у более слабых, значит, где-то он совершил ошибку. Но не мне судить леди Хэмвей.
Королева подошла к камину без огня, и взялась переставлять фигурки на гранитной полке. Она двигала их гневно и рьяно, и мое тело сконцентрировалось для успешного уклонения в момент, когда одна из фигурок полетит в меня. Тело, как обычно, глупило. На самом деле я знал, что Лилиан не опустится до подобных эпатажных выходок.
— Внесу некоторые уточнения в твое задание, — быстро сказала она, выпустив из рук бронзовых охотничьих собак. — Первое. Получив документы, сразу уничтожь их. Второе. Сделай так, чтобы леди Хэмвей не вернулась домой.
Вот так. Одна из любимых фрейлин и доселе успешный агент службы безопасности должна сгинуть в лесах после первой оплошности. Я знал, что платить за свой плен она будет дорого, но не ожидал, что настолько.
— Я вас более не задерживаю, капитан, — скупо бросила Лилиан, махнув рукой на дверь. — Собирайтесь в путь.
2
Альтея Хэмвей.
В плотном шатре мрак разгоняли лампы, и без солнечных лучей невозможно было представить, сколько прошло времени. Утро сейчас, полдень, вечер — не разобрать. Чтобы отвлекаться от тревог, я рассматривала узор шатра, пересчитывала пуговицы на кителях солдат, прислушивалась к их тихой, ленивой болтовне, в которой не понимала ни слова.
Один раз солдат принес мне горький ниратанский чай. Он держал бокал у моих губ, и все время опасливо косился на мои связанные, обезвреженные руки. Смуглый юноша в темно-зеленой форме был красив, как и остальные люди в лагере. Почему-то я обратила на это внимание, подумав, что Ксавьера Дионте, должно быть, любит окружать себя красотой. Ее солдаты — мужчины и женщины — походили на театральных актеров; ее лошади были ухожены и декорированы, словно предназначены не для похода, а для парада; ее шатры сочетались друг с другом по цвету. Ксавьера не носила форму службы безопасности, заменив ее на узкие брюки и тунику под цвет волос. Ее волосы были чисты и причесаны, несмотря на походные условия, холеные руки сияли маникюром и перстнями. В первую встречу я назвала ее немытой обезьяной, но вскоре мне пришлось признаться себе, что южная солдафонка выглядит более лощеной, чем я — фрейлина королевы первой страны континента.
Я пыталась говорить с юношей, принесшим чай, но тот предпочитал не слышать моего голоса, и не видеть моего лица. Когда служанка в укороченной дорожной юбке принесла горшок, дабы помочь с естественными надобностями, мне удалось переброситься парой фраз хотя бы с ней. На шее миловидной молодой женщины я заметила грубый шрам от ожога, и, чтобы завязать разговор, спросила:
— Это сделала твоя госпожа?
Та покачала головой.
— Она мне не госпожа. Она моя Старшая, и порой бывает вспыльчивой.
Да, я не вспомнила о ниратанском кастовом делении на Старших и Младших. Слишком абсурдная и варварская традиция для нас, цивилизованных людей.
— Расскажи мне о ней, — предложила я дружелюбно.
Меня мало интересовали рассказы о капитане Дионте из уст ее домашнего животного, но нужно было отвлечься хотя бы от онемения в затекших руках.
— Мне не велено разговаривать с вами, леди, — вежливо, но твердо ответила женщина, сделала книксен, и торопливо удалилась.
Я прислонила голову к столбу и закрыла глаза, надеясь задремать. Наверное, мне это удалось, потому что капитан Дионте возникла на табурете рядом со мной, минуя вход. Она внимательно смотрела мне в лицо, молчала и не двигалась, и это вдруг напугало меня так, что захотелось заплакать.
Погрузив руку в карман туники, она что-то достала оттуда. Я нервно дернулась, а через миг застыла в удивлении. В руке ниратанки оказалась расческа.
— Ты выглядишь, как пугало, — сказала она, и принялась аккуратно вынимать шпильки из моих спутанных волос. — Здесь так не принято.
Я невольно усмехнулась. Ее трепетное отношение к эстетике раскрывалось с новой стороны.
— Зачем ты испортила красоту? — спросила я, чувствуя приятную возню в волосах. Поймав непонимающий взгляд, я пояснила: — Твоя Младшая очень миловидна. Зачем ты оставила ей уродливый шрам?
Против ожиданий ниратанка не разозлилась, и ответила совершенно спокойно:
— Она дура, но я вынуждена постоянно таскать ее с собой. Не беспокойся, за свою вспышку гнева я сполна расплатилась. Младших положено защищать, а не калечить.
— И никак нельзя избавиться от нее?
Ксавьера больно дернула прядь-колтун, досадуя не то на традицию, не то на меня с бестолковыми вопросами.
— Эту курицу приставили ко мне с детства, — раздраженно сообщила она. — Нельзя просто выкинуть Младшего на улицу, для него необходимо найти другое место. Но детских Младших не отдают другим — это неприлично. Это все равно, что рассказывать малознакомым людям, как ты пачкала панталончики, когда была мелкой. Все равно, что пытаться всучить кому-то эти панталончики. Никто не возьмет себе твои обосраные трусы, понимаешь?!