Господин Амир Орейте упорно будил во мне способности, заложенные природой, но доселе невостребованные — королевские способности — и более не попрекал меня рассеянностью и витанием в облаках. Теперь я не мечтала ни о небесных гимнах и благодатных радугах, ни о смуглых руках и глазах-маслинах — я встала на твердый камень Ласточкиного утеса, зажала в зубах свой монарший венец, и переродилась в ответственную и практичную особу. По крайней мере, я очень стремилась к этому перерождению. Господин Орейте часто хвалил меня, как и Гренэлис, и искренность этих похвал не подвергалась сомнениям, в отличие от искренности моих вельмож. Чиновники пугали меня своей искушенностью, своей маститостью, и относительно их слов я постоянно советовалась с канцлером и кеттаром. Эти двое были мне далеко не друзьями, и тем не менее они служили моей опорой.
На традиционном балу в честь Ночи первой луны кеттар вальсировал в волнах публики, как роскошный корабль в волнах океана, и я только дивилась, глядя на него. Насколько органично он смотрелся степным отшельником в льняной рубахе, настолько же естественен он был в роли светского баловня в фешенебельном фраке: публика (в особенности дамы) была в восторге от него. Мне трудно судить, огранили ли его месяцы, проведенные в Эрдли, или изящные манеры он приобрел прежде, или они были впитаны им с молоком матери, но, видя перед собой этого богемного пижона, сыплющего остротами и любезностями без устали и напряжения, я никак не могла сопоставить его с расчлененными трупами в лаборатории ниратанского дома. Он многогранен, господин Дир Гренэлис. В разное время он внушал мне любопытство, восхищение, почтение, отвращение и страх, а на этом балу я впервые заметила, что он мужчина, способный быть привлекательным.
Ночь первой луны, вероятно, любимый праздник каждого — время блеска и тайны. Бальные залы Эрдли слепили убранством — сверкающими стеклянными украшениями, гирляндами, еловыми ветвями в серебряных блестках, и соперничать с этой феерией искр могли разве что наряды знатных дам и господ. Магическая иллюзия превращала потолки в ночное небо, наполненное снегом; визуальные пушистые хлопья лениво планировали на танцующих, исчезая при соприкосновении с прическами и плечами. Чародейские салюты били из фонтанов, врезались в «заснеженные» потолки. Иллюзорные дымчатые полумаски придавали людям оттенок мистики и сказки. Этот праздник обновления родился в Тиладе, и с нашей легкой руки (при некотором участии нашей сокрушительной армии) распространился по всему континенту, включая своенравный Ниратан. Я пила шампанское бокал за бокалом — не пила, а вливала в себя — и почему-то не чувствовала того удовольствия, которым переполнялась в эту ночь каждый год из своих лет. Карнавал будто клубился вокруг меня, чуть огибая, как он огибал ель в центре зала; мы с елью были нарядными атрибутами праздника, а не его участниками. Все благородные дамы и господа присутствовали здесь ради развлечения, и лишь король и королева — ради порядка.
— Где вы научились танцевать, господин Гренэлис? — с искренним любопытством осведомилась я, кружась с кеттаром в скоплении мерцающих искусственных звезд. — В высочайшем обществе вы держитесь так, словно вам близка эта среда. Неужели действительно близка?
— Я довольно способный, государыня, — без излишней скромности он улыбнулся мне из-под «мистической» полумаски. — Я способен подстроиться под любую среду обитания.
— Вы быстро привыкли к полному одиночеству в степи? Вы жили в Ниратане, но вы ведь не ниратанец? Откуда вы родом?
Шампанское расслабило мой язык, и я взялась задавать вопросы, не давая ему возможности отвечать. Но он и не стремился отвечать.
— Разве национальность имеет значение? — он будто бы чуть удивился. — Наличие или отсутствие сильной магии — это единственная значимая характеристика крови.
— Нация — это не кровь, а культура, — мягко возразила я, про себя отметив, что получаю удовольствие от его одеколона.
— Культура — это все лишь способ объединить себя с себе подобными. Я не стремлюсь к каким-либо объединениям, и не знаю себе подобных.
Молодец… Неужели так сложно всего лишь назвать место своего рождения?
— Вы ни с кем себя не связываете, потому что ставите себя над всеми, верно? Все эти знатные персоны для вас — просто фон; все высшие маги, включая Риеля и меня — просто сад, в котором вы срываете плоды. У вас нет соплеменников, потому что никто не достоин быть в одном племени с вами. Так вы считаете?
Его глаза в дымчатых прорезях сменили учтивую улыбку на непритворную заинтересованность.
— Ваши мысли не сочетаются с обстановкой, государыня, — с легковесно-нежным сожалением изрек он. — Почему вы не позволяете себе отдаться празднику? Ведь Ночь первой луны бывает только раз в год.
Потому что я выпила больше, чем следовало пить в вашем обществе, господин двуличный вампир…
Блестки искусственного звездного скопления вдруг помрачнели; мои виски налились тяжестью.
— Пожалуйста, проводите меня к супругу, — попросила я с внезапной усталостью. — Кажется, мне не повредит немного отдыха.
Король восседал в своем кресле, и выглядел слегка обескураженным какофонией микровспышек, шабашем роскоши, огней и миража. Выпады энергичной музыки, пронзающие слух и нервы, казалось, пугали его. Едва я успела опуститься в соседнее кресло и проводить взглядом партнера по танцу, у самого уха возникла Ксавьера. Она была трезва и в форме, и в ее голосе мне почудился задавленный гнев.
— Эй, величество, не выключай голову, чтоб тебя, — пробормотала она, щекоча меня губами. — Что ты ему спьяну натрепала?
Я уткнулась губами в ее ухо, и, не понижая голос, отчеканила:
— Ничего.
Она усмехнулась с раздражением.
— Пойдемте-ка, величество, на балкон, — предложила она повелительным тоном. — Посмотрим на настоящие снежинки. Они краше этих нарисованных.
Иллюзорные хлопья по виду ничем не отличаются от реальных, она неправа. Их создавали не профаны.
Но на свежем воздухе балкона мне действительно стало лучше. Свинец отхлынул от висков, зрение сделалось четче и концентрированнее. Холод скользнул под платье, но был скорее приятным — он поверхностно бодрил кожу, не пробираясь внутрь.
Ксавьера тяжело привалилась спиной к стылой гранитной колонне. Ее переносицу прорезала вертикальная хмурая складка.
— Не расслабляйся, Альтея! — приглушенно воскликнула она, взглянув на меня с нажимом. — Одно неосторожное слово, и нам всем конец. И знаешь, вы, королевские зорьки, как хотите там, но я глубоко против того, чтобы угробить меня и Птенчика.
Я прижалась бедрами к балюстраде — тем же стылым гранитным колоннам, только в миниатюре. Тремя этажами ниже подсвеченный ледовый каток в форме идеального круга развлекал празднующих гостей. Гости были душевно нетрезвы, и больше с визгами и хохотом валялись на льду, чем катались на коньках. Чуть поодаль уважаемые лорды и леди с визгами и хохотом съезжали со специально сооруженной горы. Детское счастье переполняло их всех. Год назад я была среди них, теперь они казались мне странными, если не сказать нелепыми.
— Ты права, права, — пробормотала я мирно. — Я не приближусь к нему до конца бала. И не буду больше пить.
Ксавьера ухмыльнулась, разглаживая межбровную складку.
— Больше не пить — это перебор, — с добрым смешком сказала она. — Таких жертв я не требую. — Она вдруг отпрянула от колонны, перегнулась через балюстраду, и устремила взор в слабоосвещенную даль внутреннего двора. — Смотри, как он легок на помине, — буркнула она, указывая подбородком на маленькую фигурку, движущуюся к Северной башне.
Я заметила, что начала замерзать. Уличный холод уже не скользил по коже, а трогал и обвивал внутренности.
Кеттар посоветовал мне отдаться празднику, а сам отправился работать в карнавальную ночь. В Северной башне он организовал свою лабораторию, к которой, разумеется, никого не подпускал. Его бросало из крайности в крайность: то подвал у него, то вершина…