Он замолчал, потерявшись в воспоминаниях, и никто не торопил его, не врезался в тишину. Анрес таился в нише, образованной двумя массивными шкафами, Риель с благодушием смотрел в потолок, Шеил блуждал в ментальных далях, и вряд ли слушал рассказ кеттара.
— У целительского сословия, как и у прочих, есть своя школа, — продолжил кеттар, — и набор их заклинаний, хоть и очень велик, но все же ограничен. А Селена хотела большего. Она была исследовательницей, как я теперь. Она изучала себя, свои способности, изучала свойства живой материи, проводила эксперименты. И я вызвался быть ее подопытным. Она рьяно отказывалась, но я был настойчив. Я всегда, с самого рождения был чрезвычайно настойчив! Моя госпожа сдалась. Она начала проводить свои эксперименты на мне. Сначала очень осторожно, а потом все больше и больше входя во вкус. Она была увлечена, пленена, растворена в работе. Глаза горели, как факелы, улыбающиеся губы шептали что-то неразличимое, нежные щеки цвели румянцем. Как же она была прекрасна! Я был влюблен в нее, как в музу, как в божество. Несколько лет она занималась мной, и это было счастливое время. Порой было тяжело и страшно, но это было счастливое время, потому что я, наконец, участвовал в чем-то значительном и достойном. Я сам много значил для этой восхитительной, талантливой, смелой женщины, и в чем-то был достойным ее. И вот, спустя три года после начала нашей общей работы, что-то произошло. Она держала меня за руки, просто легонько касалась ладоней, и вдруг спросила «что ты делаешь?». Я растерялся, потому что абсолютно ничего не делал. Она встревожено покачала головой, и сообщила, что теряет силы. Просто чувствует, что они уходят из нее. Она хотела отпустить мои руки, и не смогла, будто бы я держал ее, хотя я не думал держать. Мы перепугались до беспамятства. Я очень хотел, чтобы это прекратилось, чтобы она не тревожилась больше, не теряла силы. Отчаянно хотел, мысленно просил ее об этом, будто пытаясь подать сигнал. И это прекратилось. Она расцепила наши руки, отошла от меня, а я рухнул на пол, и пробыл без сознания пару дней. Ни одно из целительских заклинаний Селены не смогло разбудить меня, а, очнувшись, я почувствовал себя странно. Жар в груди, горячие всплески, покалывание в кончиках пальцев — эти естественные для магика ощущения были мне незнакомы. Позже, когда я остался в комнате один, я сделал кое-что нелепое, эгоистичное и отвратительное, за что стыдил и корил себя со всей своей свежей юношеской неиспорченностью. Я взял нож для бумаг, и поранил лапку домашней обезьянке. А потом сложил из пальцев давно изученную фигуру, будто применяя заклинание, и (о, диво!) залечил порез. Та крошечная царапинка на обезьяньей лапе, из-за которой я чувствовал себя живодером, садистом и выродком, исчезла без следа. Тот восторг, который я испытал, не описать словами, поэтому я не буду пытаться его описывать. Я поведаю вам, друзья, о том, как попытался повторить фокус при Селене, и потерпел фиаско. Ту досаду, что я испытал, тоже не передать словами. Позже, спустя день или два, меня посетила догадка. Вероятно, тех сил, что я получил от Селены, недостаточно для двух заклинаний подряд, и я просто обязан подключиться к ней снова. Она вновь сопротивлялась, памятуя о своих неприятных и пугающих переживаниях, а я вновь был чрезвычайно настойчив, и она сдалась. Сейчас, будучи опытным кеттаром, я умею пить своих доноров бережно, не причиняя дискомфорта, тогда же я был неумел и неотесан, и хлебал энергию варварски. Селена слабела от моих касаний, а я… начал жить заново. В том чуде, которое произошло со мной, я переродился, я как будто отрастил себе еще одну — не рабскую и примитивную — а крылатую и многообещающую душу.
Он замолчал, переводя дух, повертел головой по сторонам, и Анрес молча поднес ему стакан воды для утоления ораторской жажды. Он врастал в свой рассказ, в воспоминания и образы, переживания носились по его облику, как тени танцоров, и я подумала о том, что он, вероятно, впервые делится с кем-то этими неловкими и интимно-глубинными шагами.
— А что было дальше, Дир? — спросил Риель, заскучав в паузу.
— А дальше было восстание рабов, — сообщил кеттар, и понес пустой стакан к столу. — Бесчисленные убийства, поджоги, мародерство. Дом Селены тоже сожгли, она погибла при пожаре. Восстание, само собой, быстро задавили, а у меня началось приключение — побег из страны на торговом корабле. Это, конечно, была авантюра. Рабы пытались бежать массово, но их отлавливали, возвращали. Многие погибали, сопротивляясь. Думаю, мне бы не удалось сбежать, если бы не крупицы энергии, сохранившиеся в моем теле. Если бы я не продемонстрировал маленький магический трюк в нужный момент, когда стражники уже приготовились надеть на меня кандалы. На этом мои крупицы иссякли, и дальше я был сам по себе. На корабль пришлось пробираться ночью, вплавь, ведь трап охранялся. Каким-то чудом я забрался в трюм, и там, среди ящиков, бочек и крыс, плыл через Новый океан. Уже потом, на берегу, я узнал, что путешествие длилось почти семь месяцев.
— Неужели тебя не обнаружили? — усомнился Риель.
Кеттар коротко засмеялся.
— Обнаружили в первые же дни, — сказал он. — На мое счастье, корабль оказался тиладским. В Тиладе никогда не было рабства, и меня сочли банальным нелегалом, а не беглым рабом. Меня заставили драить палубу и чистить котелки, а не выбросили за борт, как непригодный хлам. А на берегу начался новый этап. Я стал работать прямо там, в порту, с рыбаками. Помогал им чинить сети, смолить лодки, научился рыбачить. Поселился в пристройке за сараем, где рыбаки держали снасти. Было весело. Я ходил шальной от свободы, от безопасности, от твердой земли под ногами. А потом нагрянула знаменитая тиладская осень. Моя пристройка разбухла от сырости, постель поросла плесенью, простуда сделалась стабильной, а впереди намечалась зима. Тогда я покончил с карьерой помощника рыбаков, и пошел работать в дом зажиточных горожан лакеем. В общем-то, прислуживать меня научили в детстве, так что с этим нехитрым делом я справился. Немного облагородившись и подучив язык, я стал похож на цивилизованного человека, и дерзнул попробовать себя в роли прислуги в доме аристократов. Работа, в целом, мало чем отличалась от работы в предыдущем доме, но меня там интересовало другое. Собственно, меня интересовали сами аристократы, их энергия. Каким образом, скажите мне, можно заставить благородных господ делиться энергией с лакеем? Моей фантазии хватило лишь на один способ — на то, чтобы нырнуть в постель к нанимательнице. Она была дамой в годах, толстой и не слишком привлекательной, но шаловливой же, ох! А я тогда был юным, сексуально бодрым, и внешне недурственным… Так, драгоценные мои, сейчас кто-то из вас должен сказать мне, что я по-прежнему недурственный.
— Ты просто бог соблазна, — поведала я, и он послал мне воздушный поцелуй.
— Так вот, я с полной самоотдачей развлекал леди, а она легко и благодарно делилась со мной энергией. Конечно, она вряд ли она понимала, что я делаю, скорее полагала, что у меня такие причудливые прихоти в постельных утехах. Как бы то ни было, она не возражала.