Но вообще библиотека была тишайшим местом. Здесь со мной действительно ничего не могло случиться. И не случилось. Просто я стал читать раз в пять (а может, и в десять) больше, чем следовало бы.
Я ходил в библиотеку девять лет - со второго класса. Библиотека была научно-техническая, и в книгах я смотрел только картинки. Когда это надоедало, я потихоньку удирал к дальним стеллажам и играл в восхождение на Эверест.
Не так легко было забраться на четырнадцатую, самую верхнюю полку. Я штурмовал угрожающе раскачивающийся стеллаж, поднимался до восьмой и даже до девятой полки, и тут стеллаж начинал вытворять такое, что я едва успевал спрыгнуть.
В те годы мне часто снилась четырнадцатая полка: я лез к ней, падал и снова лез... Надо было добраться до нее, чтобы доказать себе, что я это могу. В конце концов я добрался и поверил в себя, просто несокрушимо поверил. Восхождение вскоре пришлось прекратить: слишком уж подозрительно стали потрескивать подо мной полки. Но к этому времени я знал все книги в библиотеке - по внешнему виду, конечно. Если что-то упорно не отыскивалось, обращались ко мне.
Сейчас у меня первый разряд по альпинизму. Да и со штангой я неплохо работаю; пригодилась практика, полученная при "движениях", когда надо было перетаскивать книги и переставлять стеллажи.
Первую книгу я читал всю зиму. Это был внушительный том в корректном темно-сером переплете, напоминавшем добротный старинный сюртук. Книга называлась многообещающе - "Чудеса техники". Надпись на титульном листе гласила: "Общедоступное изложение, поясняемое интересными примерами, описанными нетехническим языком". И ниже: "Со многими рисунками в тексте и отдельными иллюстрациями, черными и раскрашенными". Вообще титульный лист был испещрен странными и даже таинственными надписями в таком примерно духе: "Одесса, 1909 год. Типография А.О. Левинтов-Шломана. Под фирмою. "Вестник Виноделия". Большая Арнаутская, 38". Подумать только - 1909 год! Этот А.О. Левинтов-Шломан представлялся мне отчасти похожим на Менделеева, отчасти на Льва Толстого (их портреты висели в библиотеке), и я огорчился, узнав потом, что А.О. означает "Акционерное Общество".
В-книге было много портретов, великолепных портретов благообразных стариков, сотворивших все чудеса техники. Старики имели прекрасные волнистые бороды и гордо смотрели вдаль. Черные и раскрашенные картинки изображали технические чудеса: воздушные шары, пароходы, керосинки, трамваи, лампы, аэропланы.
Не знаю, возможно, книги по истории вообще должны быть старыми, с пожелтевшими от времени страницами. Пирамиды и гладиаторы в моем новеньком учебнике выглядели как-то неубедительно, в них совсем не ощущалось возраста. Гладиаторы, например, походили на жизнерадостных парней с обложки журнала "Легкая атлетика". Совсем иначе было, когда я открывал "Чудеса техники" и, осторожно приподняв лист шуршащей папиросной бумаги, рассматривал, скажем, "На железоделательном заводе. С картины Ад. Менцеля". Или "Особой силы нефтяной фонтан Горного товарищества, имевший место в сентябре 1887 года. По фотографии".
Как-то при очередном "движении" "Чудеса техники" были списаны - вместе с другими устаревшими книгами. Я взял "Чудеса" себе, потому что собирал марки, посвященные истории техники. А может быть, наоборот: книга и навела меня на мысль собирать эти марки.
- Умные люди, - сказала однажды мать, - подсчитали, что человек в течение жизни одолевает три тысячи книг. А ты за год прочитал тысячу. Ужас! Посмотри на себя в зеркало. Ты худеешь с каждым днем.
- Умные люди, - возразил я, - подсчитали также, что тощий человек живет лет на восемь дольше толстого.
(С той поры прошло изрядно времени, но ни разу мне не сказали, что я поправился. Всегда говорят: "А вы что-то похудели". Загадка природы. Если наблюдения верны, у меня должен быть уже солидный отрицательный вес.)
- Ты доиграешься. Нельзя так много читать.
Она была права. Я доигрался.
Есть испанское выражение "день судьбы". День, который определяет жизненный путь человека. Для меня этот день наступил, когда я выменял редкую швейцарскую марку с изображением старинного телескопа. Надпись на марке была непонятна, и, естественно, я обратился к "Чудесам техники". День судьбы: я вдруг совсем иначе увидел читаные-перечитанные страницы.
Очки и линзы применялись за триста лет до изобретения телескопа. А первый телескоп представлял собой, в сущности, простую комбинацию двух линз. Труба и две линзы, только и всего! Даже просто палка, элементарная палка с двумя приделанными к ней линзами.
Почему же за три столетия, за долгих триста лет, никто не догадался взять двояковыпуклую линзу и посмотреть на нее через другую линзу, двояковогнутую?!
Открытия, сделанные благодаря телескопу, тысячами нитей связаны с развитием математики, физики, химии. От гелия, обнаруженного сначала на Солнце, тянется цепочка открытий к радиоактивности, атомной физике, ядерной энергии...
От этой мысли мне стало жарко.
"Спокойствие, сохраним спокойствие", - сказал я себе и пошел искать мороженое. Но не так просто было сохранить спокойствие. Кто бы мог подумать, что величественные старцы из "Чудес техники" творили чудеса с опозданием на сотни лет! Вся история науки и техники выглядела бы иначе, появись телескоп на двести или триста лет раньше.
Да что там история науки и техники! Изменилась бы история человечества. Ведь именно телескоп открыл людям необъятную Вселенную с ее бесчисленными мирами. В тот момент, когда кто-то впервые взял две линзы и посмотрел сквозь них на небо, был подписан приговор религии, началась новая эпоха человеческой мысли, колесо истории завертелось быстрее, намного быстрее!
И тут я испугался.
Потрясающая идея держалась только на одном факте. Идея была подобна воздушному шару, привязанному к тонкой ниточке. Шар вот-вот улетит, это будет горе, потому что тяжело и даже страшно потерять такую изумительную вещь.