Ну, Джеймс был амбициозен с самого начала. Когда я впервые встретил его, он только написал музыку для фильма Роджера Кормана, а я работал в команде Кормана в то время, когда снимался фильм под названием «Битва за пределами звезд».
Продюсером «Гуманоидов из глубины» – я познакомился с ней на «Битве за пределами звезд» – была Гэйл Херд, к которой я пошел, чтобы сделать «Терминатора», «Чужих» и «Бездну». И я знаю Джеймса с тех времен, когда он написал саундтрек к «Битве за пределами звезд». И позже, когда мы снимали «Чужих», кто-то сказал: «Почему бы нам не позвать Джеймса, чтобы он сделал это?» Потому что он действительно заработал себе имя к тому моменту.
И я подумал: «Ок, что я знаю о Джеймсе?» Я сталкивался с ним в коридорах у Кормана, когда он выпускал чуть ли не свой первый саундтрек. Технически это был второй раз, когда он написал музыку для кино, для «Битвы за пределами звезд». У Кормана в фильме был большой пышный оркестровый саундтрек. Это было неслыханно. Каким-то образом он умудрился собрать немного денег и превратить это в великолепную музыку. Так что он был довольно амбициозным в плане музыки с самого начала. И у него было классическое образование, он действительно знал, как писать для оркестра, чего большая часть молодых композиторов не умеет.
Он согласился взяться за это, и оказалось, что у него был настоящий талант в дирижировании. У него были хорошие отношения с оркестрами. Он оправдал свою цену.
Когда я работал в окопах «Битвы за пределами звезд», мы были очень амбициозны по визуальной части. У нас было совсем немного денег, и мы взрывали предметы и делали очень сложные визуальные эффекты. И когда мы наконец увидели фильм, все чувствовали, что он выглядит намного дороже, чем он действительно стоит.
Фактически, как только саундтрек наложили на фильм, Роджер Корман подошел ко мне и спросил: «Джим, как думаешь, что мы можем сказать про стоимость этого фильма?» И я ответил: «Ну, я не знаю, Роджер». Мы знали, что он стоил меньше двух миллионов долларов, и я сказал: «Я думаю, ты можешь сказать пять или шесть миллионов долларов». И он сказал: «Правда?» (Смеется.) Это все касается восприятия. Я не думаю, что он когда-нибудь до этого снимал фильм, который стоил бы больше миллиона долларов.
Но амбициозность музыки действительно позволяла это допустить. Это, в самом деле, что-то вроде собаки, но определенно амбициозной собаки. Он продолжил и сделал «Звездный путь 2: Гнев Хана». Я думаю, что в следующем фильме он действительно ворвался на сцену с большим оркестровым саундтреком, который был очень, очень запоминающимся. Он показал себя и после этого: очень много работал над целой кучей разных фильмов, показывая, что у него много возможностей и разнообразных идей, что тоже важно.
Вы знали Джеймса Хорнера около трех с половиной десятилетий. Расскажите о моменте, когда вы узнали, что его самолет разбился.
К сожалению, я уже проходил через подобные вещи, и практически всегда первое, что вы слышите, оказывается тем, чем оно является, если не случилось какое-то чудо. И когда я услышал об этом, я знал, что он много занимался высшим пилотажем, и его самолет упал. У меня в голове не было никаких иллюзий. Я сразу воспринял это как: «О, мы потеряли Джеймса». А затем я начал вспоминать, как мы в последний раз общались, как проводили время вместе. Вот что происходило в моем мозгу.
Моя последняя встреча с Джеймсом была потрясающей. Из меня не вышел лучший в мире друг, и я никогда не мог должным образом вести себя в дружбе и в отношениях, но за месяц до этого возникла возможность слетать в Англию, чтобы посетить концерт, посвященный «Титанику», где большой оркестр играл всю музыку из фильма от самого начала до самого конца прямо во время показа фильма в «Роял Альберт Холле».
И Джеймс должен был быть там и дирижировать. И я подумал, что это великолепная возможность для меня – дать ему что-то в благодарность, выразить свое почтение, прийти туда не за одобрением для себя. Я был счастлив от мысли прокрасться туда и выбраться оттуда, чтобы никто кроме него даже не знал, что я там. Я хотел, чтобы он знал, что я поддерживаю его, и я хотел посмотреть, как он кланяется за такую великую музыку, которую все еще любят спустя 18 лет.
И это было великолепно, потому что это все было о нем и его музыке. Он вытащил меня и Джона Ландау на сцену, чтобы мы кланялись вместе с ним, что было очень великодушно с его стороны. Я чувствовал, что полтора десятка лет назад, даже чуть раньше, мы создали что-то на века. Мы чувствовали своего рода теплоту дружбы и, знаете, что-то вроде совместного художественного достижения. И мы собирались создать следующую вещь.