Я открыл дверь раньше, чем они постучали, и предложил поговорить у них. Они ничего не знали о бойне в Мэтери, поскольку, по словам Эйнджела, радио в машине они не включали. Губы его побелели, а лицо было пунцовым от злости. Таким мне видеть Эйнджела еще не приходилось.
Перепалка продолжилась и в номере. Похоже, в процессе беседы эффектная блондинка Стейси Байрон, сумевшая и в сорок с небольшим сохранить умопомрачительную фигуру, положила глаз на Луиса, и тот в некотором смысле ответил на ее благосклонность.
— Успокойся, я лишь старался выудить из нее побольше сведений, — Луис покосился на Эйнджела, губы его смешливо подрагивали. Кажется, ему даже льстила эта вспышка ревности.
— Да уж, старался ты здорово! — взорвался Эйнджел. — Только интересовали-то тебя номер ее лифчика да размер задницы!
Луис выкатил глаза, изображая недоумение, чем еще больше подлил масла в огонь. Мне даже показалось, что Эйнджел готов его ударить: сжав кулаки, он сделал шаг в сторону приятеля, но вовремя взял себя в руки и сдержался.
Мне стало жаль Эйнджела. Я не верил, что за ухаживанием Луиса за Стейси Байрон стояло что-то большее, чем естественная реакция на знаки внимания и искренняя уверенность, что таким образом ему скорее удастся разговорить бывшую жену Эдварда Байрона, но в то же время я знал, как много значил Луис для Эйнджи. Прошлое обоих было темным и тяжелым, но я знал о таких моментах в жизни Эйнджела, о которых Луис, как мне думается, иногда забывал.
Попав в тюрьму на Рикерс-Айленд, Эйнджел привлек к себе внимание одного типа по имени Уильям Вэнс. Во время разбойного нападения этот Вэнс убил лавочника-корейца, за что и заработал срок, но у полиции были подозрения, что он изнасиловал и замучил до смерти пожилую женщину в Ютике, а также, возможно, имел отношение к похожему убийству в Делавэре. Убедительных доказательств полиция представить не могла, но, как только появилась возможность засадить Вэнса в тюрьму за убийство корейца, окружной прокурор, надо отдать ему должное, этот шанс не упустил и упрятал мерзавца за решетку.
Так вот, этот негодяй Вэнс вбил себе в голову, что ему нужна смерть Эйнджела. До меня дошел слух, что Вэнс домогался Эйнджела, и тот за это вышиб ему в душевой зуб. Но никогда не знаешь, что может взбрести в голову таким типам, как Вэнс, у которых разум замутнен ненавистью и похотью. После стычки Вэнсу уже казалось мало добиться Эйнджела, он жаждал его убить, а перед этим как следует помучить. После недели пребывания в тюрьме стало ясно, что Эйнджелу не удастся протянуть там и месяца.
У Эйнджела не было товарищей в тюрьме, да и на свободе их было не густо, поэтому он позвонил мне. Я знал, как много ему стоило переломить себя. У него была своя гордость, и в других обстоятельствах он нашел бы способ решить дело, не вмешивая в это полицейского. Но Вэнс, с его вытатуированными на руках окровавленными ножами и паутиной на груди, представлял далеко не декоративную угрозу.
Я сделал все, что смог. Достал дело Вэнса и снял копии с протокола его допроса в связи с убийством в Ютике и другими схожими эпизодами. Я сделал копии собранных против него улик и показания свидетельницы, которая отказалась от своих слов, после того как Вэнс пригрозил насилием и смертью ей и ее детям, если она решится свидетельствовать против него в суде. Затем я отправился в Рикерс.
Наш разговор с Вэнсом происходил через прозрачную перегородку. Под левым глазом у него появилась татуировка тушью еще одной, третьей, слезы — каждая означала отнятую жизнь. Сзади на шее виднелся силуэт паука. Я поговорил с ним тихо-мирно десять минут и предупредил, что, если с Эйнджелом случится хоть что-нибудь, я постараюсь, чтобы в тюрьме все до последнего зека узнали, что Вэнс на волосок от обвинений в извращенных убийствах на сексуальной почве беззащитных пожилых женщин. Ему оставалось по меньшей мере пять лет до того, как он мог рассчитывать на условное освобождение. Если бы в тюрьме узнали, в чем он подозревается, эти пять лет ему пришлось бы провести в одиночке или в специальной камере, иначе его очень скоро отправили бы на тот свет. Но даже в изоляторе Вэнсу пришлось бы каждый раз проверять, не подмешано ли в еду толченое стекло, а еще молиться, чтобы конвоир ни на минуту не ослабил бдительность, выводя его на ежедневную прогулку или по пути к тюремному врачу, на прием к которому он запросится, когда напряжение станет невыносимым.