— Мне нужно знать, то, что известно тебе, — упрямо заявил я. — Что ты скрываешь насчет этого типа?
Мы сидели, почти соприкасаясь головами, но Вулрич, в конце концов, отодвинулся.
— Я скрываю? Ну, Берд, ты неподражаем! Вот, могу подкинуть кое-что насчет жены Байрона. Интересуешься? Хочешь знать, какой у нее был основной предмет в колледже? Искусство. А дипломную работу она посвятила исследованию искусства эпохи Возрождения и изображению человеческого тела в этот период. Как, по-твоему, могли среди этих изображений оказаться иллюстрации из области медицины? Может быть, ее бывший муженек как раз там и почерпнул кое-какие свои идеи. Как тебе такое предположение?
Он глубоко вздохнул и сделал большой глоток.
— Берд, ты — приманка, подсадная утка. Об этом знаешь ты, и знаю я. И еще мне кое-что известно, — теперь он говорил холодно и жестко. — Мне известно, что и в Мэтери ты отметился. В морге лежит парень с дырой в голове, и полицейские извлекли из памятника позади него. Того места, где обнаружили тело, остатки пули от пистолета «смит-вессон». Может быть, ты расскажешь мне об этой заварухе? И потом, ты был там один, когда началась пальба?
Я промолчал.
— Берд, ты спишь с ней?
Я взглянул на него, но не заметил в его глазах веселого огонька. Они смотрели враждебно и с недоверием. И мне стало ясно, что все, что меня интересовало относительно Эдварда Байрона и его бывшей жены, мне придется выяснять самому. Если бы я его тогда ударил, мы бы сильно помяли друг друга. Я не удостоил Вулрича ответом, а просто поднялся и ушел. И не помню, чтобы я оглянулся.
Такси довезло меня до входа в бар «Вон», что на углу Дофин-стрит и Лессепс. Я заплатил пять долларов за вход и оказался внутри. Там звучала музыка, и столы пестрели тарелками с красной фасолью. Рейчел с Эйнджелом танцевали, а Луис наблюдал за ними со страдальческим видом. Когда я подошел, темп музыки немного замедлился, и Рейчел переключилась на меня. Мы некоторое время потанцевали. Она гладила мое лицо, а я закрыл глаза и не противился. Потом я сидел, потягивая содовую, и думал о своем. Ко мне подсел Луис.
— Ты сегодня больше помалкивал в номере у Рейчел, — заметил я.
Он кивнул.
— Это все чушь собачья, и религия эта и рисунки, — только способ пыль в глаза пустить. Дело тут не в том, что человек смертен, а в красоте цвета плоти, — он пригубил пиво. — И этому типу очень нравится красный цвет…
Лежа рядом с Рейчел, я прислушивался к ее дыханию в темноте.
— Я все думаю об этом убийце, — вдруг сказала она.
— Ну и?
— Мне кажется, убийца необязательно мужчина.
Я поднялся на локте и вопросительно посмотрел на нее. Мне были ясно видны белки ее широко раскрытых глаз.
— Почему ты так решила?
— Я не вполне уверена. Но у того, кто совершает эти преступления, повышенная… чувствительность к взаимосвязи вещей, их потенциальной символике. Не знаю, в чем тут дело. Может быть, это только мои домыслы, однако мужчине в современной жизни не свойственна такая чувствительность… Хотя, возможно, женщина — это неверное предположение. Совокупность признаков — жестокость, способность подчинить себе — указывает на убийцу-мужчину. Но сейчас я не могу точнее сформулировать свое мнение. Дальше продвинуться пока не получается.
Рейчел помолчала.
— Мы становимся парой? — наконец, нарушила молчание она.
— Не знаю. А что, похоже на это?
— Ты уходишь от ответа.
— Нет, не совсем. Вопрос не из привычных, кроме того, я не думал, что мне когда-либо снова придется на него отвечать. Если ты спрашиваешь, хочу ли я, чтобы мы были вместе, мой ответ — да. Меня это немного беспокоит, да и тяжести на душе у меня побольше, чем багажа на тележке носильщика в аэропорту, но мне хочется быть рядом с тобой.
Она ласково поцеловала меня.
— Почему ты перестал пить? — спросила она и поторопилась добавить:
— Если уж у нас пошел такой откровенный разговор, позволь спросить об этом.
Я даже вздрогнул от такого вопроса.
— Если сейчас я выпью хоть немного, то приду в себя не раньше, чем через неделю где-нибудь у черта на рогах и с большущей бородищей.
— Это не ответ.
— Когда я пил, я ненавидел себя, и это заставляло меня ненавидеть других, даже близких. Я пил и в ту ночь, когда убили Сьюзен и Дженни. Я пил много и часто. Не только в тот вечер, но и раньше. Для этого находилось много причин: напряжение на службе, то, что мне не удалось стать хорошим мужем и отцом, ну и еще по множеству разных причин, тянувшихся из прошлого. Если бы я не был пьян тогда, Сьюзен и Дженни, может быть, остались бы живы. Вот я и поставил на этом крест. Пусть слишком поздно, но я это сделал.