Я решила утром вести себя смело, и я была в блузке, что не закрывала шею. Я думала, что это знак победы, но теперь я это ненавидела. Я ощущала на винном пятне все взгляды в зале, даже если мне казалось, и ее взгляд обжигал сильнее всего. Я хотела распустить волосы из пучка и закрыть ими плечи. Я хотела плащ или шарф на шее.
Я никогда не буду как королева Мона, что из пепла восстала сильнее, чем раньше. Я никогда не буду такой, как королева Элламэй, которая не запиналась, шла уверенно, зная, где ее место, и что она должна делать. Я всегда буду одной ногой в прошлом.
Обвинения закончились, приговор был озвучен. Веревка была готова. Я говорила себе утром, что буду смотреть, встречу ее взгляд, той, что погубила столько жизней. Но не стала. Я скомкала платок и рыдала в него еще сильнее. Элламэй была справа от меня, а Валиен слева. Сорча тоже была там. Я не ощущала их ладони на мне, пока скрипело дерево, шуршала ткань и свистели металлические петли.
Было то от горя, стресса или дней путешествия, сказавшихся на мне, но днем мое предательское тело взбунтовалось и оставило меня в постели, дрожащей от лихорадки. Элламэй приходила с бульоном, настоем из коры березы и коровяка. Порой приходили незнакомые целители, приносили мокрую ткань с холодом из озера. Я спала, видела ярко сны о детстве и не только. Мамин яркий дом. Тьма шкафчика, онемевшие ноги. Звезды, тепло тела Селено, прижатого ко мне. Разбитые камни на террасе, и он, неподвижный и искаженный, передо мной.
После двух дней лихорадка прошла. Я всплыла среди запаха пота, тело болело, но разум был ясным. В комнате было тихо, потрескивал огонь в камине. Правое ухо все еще звенело после взрыва на террасе. Я заерзала под одеялами, приоткрыла глаз и обнаружила рядом с собой Кольма.
Он поднял взгляд, когда я повернула голову, закрыл книгу и улыбнулся мне.
— Привет, — сказал он. — Как ты?
— Ужасно, — честно сказала я, во рту пересохло. — Но уже лучше.
Он оставил книгу на столике и налил мне чашку воды. Я благодарно приняла ее и сделала глоток.
— Что ты тут делаешь? — спросила я.
— Суд закончился пару часов назад, — сказал он и развел руки. — За выдачу информации меня приговорили к изгнанию.
Я медленно опустила чашку с водой.
— Надолго?
— На восемь лет.
Голова закружилась, я глубоко вдохнула.
— Кольм, — я закрыла глаза. — Мне жаль.
— Джемма.
Я открыла глаза.
— Иначе я не смог бы уйти, — сказал он. — Сам я не принял бы такое решение. А теперь у меня нет выбора, и так проще.
Я хотела спорить, настоять, чтобы он увидел ту же смелость, что и я, но понимала, что он имел в виду. Я вздохнула.
— Я такая же, — сказала я. — Проще, когда решения принимают другие. Я лучше тихо посижу в углу и посмотрю. В этом я хороша.
— Джемма, — серьезно сказал он. — Может, ты не понимаешь, но это не так.
Я опустила взгляд на чашку.
— Я не смогла выступить против того, что было в Алькоро. Я не выступила, как Мона, не выстояла, как Элламэй. Я не бросилась бороться, как Ро.
— Мир может выдержать не так много таких, как Мона, Мэй и Ро, — сказал он с теплом в голосе. — Мы с тобой — тихие работники. Нам приятнее быть в стороне. Это хорошо. Это не делает твои достижения хуже, чем у них, просто ты достигла их с меньшим… — он взмахнул пальцами, изображая фейерверк. — И ты выступила. Боролась за свою страну. За правду. И ты закончила с этим.
— С их помощью. С твоей помощью.
— Без помощи ничто и не делается, — сказал он.
Это было правдой. Я посмотрела на него.
— Ты мне теперь поможешь?
Он улыбнулся.
— Это будет честью.
— Я рыдаю от стрессов, — предупредила я.
Он кивнул.
— Я спорю с собой, когда пишу. Вслух.
Я рассмеялась. Он улыбнулся и посмотрел на книгу, которую оставил на столике — копию «Ныряющего зверинца».
— Спасибо, кстати, — сказал он. — За игуану.
— Не за что, — казалось, я рисовала давным-давно. — Это было… просто глупо.
— Но вызвало мою улыбку, — сказал он.
Я кивнула.
— Тогда не так глупо.
Его улыбка стала шире, он опустил взгляд на ладони. Волосы упали ему на лоб, растрепанные ветром. Я хотела задеть их, пригладить или растрепать сильнее — я не знала.
Его улыбка увяла, он разглядывал ладони.
— Я бросил кольцо Амы в озеро.
Тепло в груди вдруг сменилось холодом.
— Что? Когда?
— Перед тем, как пришел сюда, — сказал он, посмотрев на меня. — Перед приговором. Я приплыл на глубины, где мы хороним мертвых. Там слишком глубоко, чтобы нырять, — он прижал ладонь к своему колену. — Я опустил руку под воду и отпустил.