Желудок сжимался, я закрыла глаза и отчаянно попыталась уснуть, понимая, что Селено лежал в комнате, как и я, укутавшись в одеяло, отгоняя от себя мир.
Глава 6
Когда я проснулась от резкого удара носком сапога по ребрам, разум тут же подумал о худшем варианте — нас нашли. Армия Алькоро пошла за нами из дворца, отыскала хижину и окружила нас с арбалетами. Я спешно села, моргая, глядя на фигуру, озаренную светом солнца.
— Его тошнит, — сказала мама.
Я покачала головой, прочищая ее, и с трудом поднялась на ноги — все болело после прошлого дня.
— Селено?
— Он ворочался все утро, — сказала она. — Минуту назад он отбросил одеяло и едва выбрался за дверь.
Из-за открытой двери доносились звуки рвоты. Я быстро обулась и прошла к порогу. Селено склонялся над снегом, все еще в ночной рубашке, в которой сбежал, дрожа, опустошая желудок на белый снег.
Мой желудок сжался. Это была сцена, что происходила ежедневно, и я научилась предугадывать ее заранее. Я много раз бежала за ним из зала совета или провожала его из кровати к рукомойнику… Я взяла флягу и присела рядом с ним.
Я коснулась его плеча. Он глубоко вдохнул и посмотрел на меня, сжимая руками живот. Он потел, волосы прилипли ко лбу, а не загрубели от воска.
— Ты вообще спал? — спросила я.
Он покачал головой и содрогнулся. Я вложила флягу в его руку.
— Выпей, — сказала я. — Я принесу шарик имбиря.
Пока он слабо глотал воду, я порылась в аптечке, нашла пакетик сухого имбиря, скрученного в шарики. Мама смотрела, как я достаю один.
— Он что-то съел? — спросила она.
Я покачала головой.
— Это нервы. У него всегда был плохой желудок.
— Хм, — ответила мама.
Я вышла с имбирным шариком и дала ему лекарство между глотками. Он дрожащими руками сунул шарик в рот, принял от меня одежду — толстое болеро без украшений, простую рубаху, пояс и штаны. Отмахнувшись от моей помощи, он медленно оделся и повернулся к снегу.
Он оставался снаружи, мы с мамой собрали вещи и вернули на мулов. Когда они были загружены и готовы, я потрясла его за плечо.
— Мулы готовы, — сказала я. — Идем.
Но он не встал, а покачал головой.
— Не могу.
— Почему? Живот?
— Не только это, я… все тело… я не могу перестать дрожать, — он протянул флягу, показывая.
Я услышала скрип кожи, мама забралась на Шашку. Я не хотела задерживать, так что схватила его под руку.
— Может, тебе станет лучше после завтрака. Ты можешь поесть по пути.
— Вряд ли еда удержится.
— Нужно двигаться, — сказала я. — Мы не можем задерживаться, наш след могли уловить. Идем. Я буду ехать за тобой.
Как-то, несмотря на хрипы и страдания, я подняла его на ноги и в седло мула. Он сгорбился, руку прижимал к животу, другой держал поводья и гриву. Мама смотрела, скривив губы.
— Вперед, — сказала я, устроившись в седле. — Я буду в конце.
Днем мы двигались медленнее, чем мы с мамой ожидали. Селено не мог двигаться на муле быстро, хотя мама просила его. Я ехала за ним, смотрела, как он сжимается, опустив голову, не замечая пейзаж вокруг.
Я пыталась следить за ним, но не могла игнорировать окружение. Широкий каньон Каллаиса был самым поразительным пейзажем в Алькоро, но мы медленно подбирались к моему любимому типу пейзажа. Пропали заросли шалфея, их сменил склон с хлопковыми деревьями, а потом рощи берез. Березы были красивыми в снегу, идеальный набросок углем, черные полоски на их белой коре выделялись на замерзшем фоне. Воздух был тихим, как бывало только зимой, порой его нарушали вопли нескольких орланов, порой было слышно запоздалых лосей. Выше земля сменится альпийскими лугами, шумными ручьями и высокими елями, все они были под покрывалом снега зимой. Тихая ностальгия отвлекала мои мысли весь день — в таком месте был наш с мамой домик. Не так высоко, чтобы был плодородный сад, но достаточно высоко, чтобы порой бывало жарко.
Оказалось, мы думали о схожем.
— Помнишь маленькое поле лилий в паре миль от домика? — спросила она через плечо.
Я улыбнулась.
— С озером и еловой рощей, — мое сердце парило, я вспомнила сильный запах и поняла, что не увижу те альпийские луга и не окажусь в ароматных лесах снова. Если моим планом было привести Селено к петроглифам, а потом убежать, то это были мои последние дни в родной стране. Я закрыла глаза и попыталась представить пляжи и тропические фруктовые деревья Самны. Несмотря на привлекательность теплого белого песка и соленой воды, поляна лилий не пропадала из головы.
Селено закашлялся между нами, сплюнул на снег. Я открыла глаза и направила энергию на ускорение его мула.
День был коротким, из-за медленного темпа мы добрались до места назначения, когда уже было темно. Копыта наших мулов зацеплялись за камни на дороге, мы направили их к хижине охотника, окна на зиму были заколочены. Она была даже меньше прошлой хижины, даже без крыши над столбиком. Мама указала Селено сесть на полу хижины, пока мы ели и укутывали мулов. Король сидел, прижав колени к груди, его лоб был прижат к рукам.
В хижине было не теплее, чем снаружи, и мы втроем с сумками заняли почти все место на полу. Мама вытащила сумки с едой, отдала мне мешок с сушеным мясом. Я протянула его Селено, он отвернулся. Мама фыркнула, ее дыхание облачком пролетело рядом с лампой.
— Нет смысла голодать, — сказала она.
— Я не смогу это переварить, — сказал он.
— Тебе нужно что-то съесть, — сказала я. — Сегодня мы шли полдня, но завтра будет весь день.
— Я не могу, Джемма, — раздраженно сказал он.
— Вот, — я порылась в сумках. — Возьми еще шарик имбиря, а потом немного кедровых орешков. Может, это подойдет.
— Почему ты не можешь оставить меня в покое? — сказал он, отвернув голову.
Я замерла с шариками имбиря, задетая. Мама фыркнула.
— Потому что она пытается не дать тебе упасть, неблагодарный ребенок.
Он медленно повернул голову к нам, посмотрел в глаза моей маме.
— Я бы попросил говорить «Ваше величество», если не хотите говорить «мой король».
Она жевала полоску мяса и смотрела на него.
— Проблема не в титуле. Дело в том, как ты его носишь.
Он хмуро смотрел на нее.
— Зря я надеялся, что пять лет в тюрьме изменили ваши взгляды.
— Десять лет, мой знаменитый король.
Моя попытка успокоить их не сорвалась с языка, я посмотрела на нее.
— Десять лет?
Она все еще смотрела на него.
— А ты ошибаешься в эффективности тюрьмы, если думаешь, что пребывание в заброшенных шахтах смягчит взгляд на потуги монархии.
— Шаула говорила, что было пять лет, — сказала я ей. — Она давала мне документы об освобождении.
— Перед тем, как объяснила, что мы больше не увидимся, наверное, — сказала мама, вытирая руки о штаны. Она подцепила рукав пальцем и показала татуировку. — Изначальный приговор был пять лет. Судья не хотел давать больше за несерьезные обвинения. Но потом меня предупредили, а срок удвоили.
М от Месы была окружена рядом из десяти крестиков — вертикальные линии делали в начале приговора, а горизонтальные добавляли каждый год. Их было десять, и вторая группа из пяти была темнее и не такой размытой, словно их нанесли позже.
— Видимо, нашли больше показаний против вас, — сухо сказал Селено.
Она криво улыбнулась ему и опустила рукав.
— Уверяю, они нашли все возможные обвинения, чтобы слепить приговор.