— Но доказательства были, — возразил Селено. — Вы признались, что подстрекали действия мятежников.
— Польщена, что ты столько знаешь о моих политических проблемах.
— Вы — моя теща, — пылка сказал он. — Моим долгом было знать.
— Каким бы ни был мотив, ты прав, — сказала она. — Против меня было стопроцентное доказательство. Я была мятежницей тогда, ею и осталась. Я встречалась с остальными каждый месяц, чтобы обсудить огрехи Пророчества, это, кстати, моя сестра использует в работе. Но пять лет дают мятежникам, что зашли дальше воплей о теории, а десять лет — за нанесение тяжкого вреда Алькоро и его жителям. Нет доказательств, что я участвовала в таком.
— То есть, ваш срок продлили без доказательств? — спросил Селено. — Но такое заметили бы, и на это ушло бы время.
Она порылась в мешке с кукурузным печеньем.
— Нет, если событиями управляет Прелат.
Он нахмурился.
— Это смелое обвинение.
— Да?
— Зачем Прелату так манипулировать законом против вас?
— Я всегда считала, что это было для того, чтобы я перестала хоть как-то присутствовать в ее жизни, чтобы не перечить ее повышению до Прелата, — сказала она, взяв печенье.
— Она заперла вас, чтобы подняться до Прелата?
Мама пожала плечами.
— Предыдущий Прелат постарел ко времени, когда меня арестовали. Он умер, и мой срок продлили, пострадали и прислужники, что постились. Думаю, в том хаосе она не хотела, чтобы я испортила ей шансы.
Я сжала губы. Я забыла о трех прислужниках, что умерли в период смены Прелатов, каждый пал от тайного сильного настоя, которым они очищались во время номинации на следующего Прелата.
— Ты участвовала в диссертации Шаулы? — спросила я, озвучив свои мысли.
Они посмотрели на меня, удивленные сменой темы.
— Какой диссертации? — спросил Селено.
— О многоножках, — сказала я. — Это было до того, как она стала служить церкви.
— Я делала иллюстрации, — сказала мама. — Мое имя упоминается в тексте.
— У тебя есть копия? — спросила я.
— Нет. Было две копии — одна для нее, другая для библиотеки академии.
— Думаю, остались альбомы того времени, — сказала я. — Грубые наброски, чтобы потом не было ошибок?
— Конечно, — сказала она. — Та техника была непростой, нужно было передать биолюминесценцию. И тогда я начала воском покрывать части иллюстрации. Я использовала это снова и на рисунках из пещеры.
Я смотрела вдаль, сжав губы.
— Хм.
Селено тряхнул головой от моих заблудившихся мыслей и повернулся к моей маме.
— Я все еще думаю, что нашли еще что-то, что продлило ваш срок. Шаула даже не была Прелатом, когда вас арестовали. Как служитель мог такое подделать?
— Не проси меня объяснить махинации приближенных к тебе, — рявкнула она. — Наша любимая монархия традиционно переоценила мятежников и недооценила советников.
— Я не согласен, — резко сказал он. — Кто делает пустыню Феринно непроходимой даже для вооруженных путников?
— Бандиты и воры, — сказала мама. — Не те, кого не устраивает политика. Ты забываешь, что даже среди мятежников много верующих. Их не устраивает официальная интерпретация Пророчества, но нет согласных в том, какое значение на самом деле. Некоторые требуют дословного перевода, говоря, что Призм был не человеком, а осколком света, что вырезал петроглифы. Другие думают, что «Седьмой король поднимется» означает, что мы потеряем счет королям, а потом один поднимется из могилы. Многие думают, что глифы «тысяча лет» лучше перевести как период процветания. Если вкратце, вас во многом защищает то, что мятежники разобщены.
— Надеюсь, так и будет, — сказал он, намереваясь закрыть тему. Он посмотрел на меня, отцепляя спальный мешок от седла. — Хотя не отрицаю, что я уже пропускал предательство рядом с собой.
Мама ядовито посмотрела на его затылок, но я едва это видела. Нужно было многое обдумать. Разум кипел, работал задолго после того, как лампу погасили, и мы легли спать. Я слушала, как Селено становилось дышать все сложнее. Когда я уснула, сны были бессмысленными — лилии росли на белом песке пляжа, темное небо над ним было в точках ползучего света.
— Что ты помнишь из диссертации Шаулы?
Мама оторвала взгляд от котелка на костре. Мы продвинулись в этот раз лучше, потому что несколько раз вовремя дали имбирь и березовый сок Селено. Он провел день, горбясь в седле, тихий, пока мы взбирались по Стелларандж. Наше укрытие для ночи было широким естественным навесом, что веками использовали люди — старый камень выступал перед пещерой, на потолке были следы нескольких петроглифов, но их не вышло бы разобрать.
Мы развели костер, чтобы приготовить ужин и согреться, ведь спали на открытом воздухе. Мама мешала в котелке мясо и картофель.
— Мало. Я работала над своей диссертацией тогда, так что читала только то, что нужно было для иллюстраций. Ее интересовала биолюминесценция — было ли это приманкой хищников, или так привлекали пару? Помню, она красила их в черный, чтобы скрыть сияние, а потом ставила в клетку с крысами, чтобы увидеть, будут ли они есть их оживленнее.
— Какими были ее выводы?
— Не помню. Она могла бросить все раньше, чем нашла что-то определенное.
— Если она так изучала биологию, почему перешла к служению? — спросил Селено, закрыв глаза. Он сидел у стены, завернувшись в одеяло, скрестив руки на груди.
— Она всегда интересовалась, — мама потыкала картофель, проверяя на готовность. — Мы с ней долго спорили из-за Пророчества, ей не нравилось, как оно влияет на нашу экономику, как и мне, но оказалось, что у нее была одержимость религией. Пока она писала свою диссертацию, она уже много времени читала теоретические статьи Прелатов, тратя меньше времени на эксперименты.
— Она продолжала эксперименты с многоножками, сменив деятельность? — спросила я.
— Вряд ли, — сказала она. — Я не знаю.
Я сжала губы.
«Почему тогда эти существа у нее в шкафу?» — я чуть не выпалила вопрос, но сдержалась. Мне нужно было это обдумать, проверить с разных углов.
«Ученая до мозга костей», — возмутился бы Селено.
«Да, и если нам повезет, это спасет нас обоих».
Мама звякнула ложкой по котелку.
— Готово. Доставайте чашки.
Селено застонал, схватился за живот и отвернулся.
— О, сегодня вы будете есть, Ваше величество, — сказала мама. — Я не хочу страдать утром. Нам нужно весь день завтра идти в гору, добраться до лагеря, и я не дам тебе сорваться с горы. Нет, Джемма тебя не спасет, — она вытянула руку. — Чашку. Живо.
* * *
Я спала урывками на холодном полу пещеры. Когда ветер утих, ночь заполнил низкий вой волков. Я дрожала под одеялом, натянув на голову капюшон, прижимая его к ушам. Возле Каллаиса волков не было. У нас были койоты, их было слышно в каньонах, и их вой радовал, я слышала в нем хор голосов взрослых и детей. Песнь волков была другой, ниже и печальнее. Я знала, что они охотились на ночных зверей, выбравшихся из нор, но мои мысли крутились вокруг каменной стены у пещеры. Защитит ли она?
Селено плохо спал. Я слышала, как он ворочается и неровно дышит. Он съел чашку рагу, но от добавки отказался. Она не могла запихать в него еду. Я нагрела ему воду, чтобы он не пил ледяную, и дала еще имбиря. Я не обращала внимания на то, как мама щурит глаза, когда я накрыла его еще одним одеялом.
— Ты даешь ему звать тебя предательницей, но носишься с ним, как с младенцем, — возмущенно прошептала она, когда он, вроде, уснул.
— Мне нужно, чтобы ему хватило сил на пещеру, — сказала я. — Нам обоим. Ему нужно быть в порядке для пути и здравых мыслей о Пророчестве.
Важнее было то, что он должен был вернуться и столкнуться с проблемами Алькоро без меня.
Она недовольно фыркнула.
— Скажи, он хоть раз дарил тебе такое же отношение?
Я посмотрела ей в глаза.
— Когда-то только на это я и могла рассчитывать.
Она нахмурилась, но молчала, пока мы устраивались спать.