Он сжала губы.
— Я не пытаюсь очистить имя сестры, но я думала, он не принял настой перед тем, как вы ушли? Или она как-то еще его отравила?
— Не знаю, — сказала я. — Это под вопросом, но я не могу забыть идею. Но потому мне и нужно, чтобы ты вернулась, — я указала на солдат вдали. — Шаула не сидит на месте, и если она будет у власти, когда Селено вернется, значение петроглифов никого волновать не станет. Даже если я ошибаюсь насчет его настоя, есть мой советник и другие отравления, связанные с ее назначением Прелатом — прошлый Прелат и три служителя. И тут я узнала, что твой срок продлили без доказательств и без ведома кого-либо. А если она боялась, что ты выйдешь с информацией об ее работе? Только ты знала и могла связать ее с теми событиями.
Мама смотрела на меня, хмурясь.
— Это не доказано, — сказала она.
— Знаю, — я сглотнула. — Ты сомневаешься в этом?
— Ни на миг, — сказала она.
Я выдохнула с облегчением.
— Спасибо, — горло сжалось, подступали слезы. — Знаю, я многого прошу, почти сталкиваю с Шаулой, но если она это сделала, если это можно доказать, и если удастся очистить титул Селено…
— Плевать на Шаулу, — она посмотрела на тропу, хмурясь. — Мне не нравится оставлять тебя с ним.
— Он не опасен, мама.
— Не думаю, что он нападет на тебя, — сухо сказала она. — Думаю, он продолжит вести себя как напыщенный гад, а ты даже не будешь ему мешать. Джемма, честно, отравленный или нет, но он подписал документ о твоей казни…
— Это только пока он не увидит Пророчество, мама. Пока не поймет значение своего титула. А потом я уйду. Я уйду к берегу, в Самну. Можешь присоединиться ко мне, — из глаз покатились первые слезы. — Подумай, каких насекомых мы найдем. Мы сможем рисовать их для ученых университета.
Она выдохнула, а потом обняла меня.
— О, Джемма, — она сжала меня, я прижалась лбом к ее плечу, мои щеки были мокрыми. Конверт, где были мои утраченные надежды насчет университета в Алькоро, захрустел между нами. — Ты сможешь идти по карте?
— Да, — сказала я. — И я знаю, какие повороты нужны.
Она вздохнула.
— Хорошо. Береги себя. Я тебя найду, где бы ты ни была, — она поцеловала меня в макушку, а потом под звездным обручем. — Через четверть мили пути разойдутся. Вы поедете вперед, а я прикрою ваши следы и попытаюсь увести солдат. Не говори королю, пока вы не будете далеко.
Я неохотно кивнула.
— Хорошо. Будь осторожна.
Она тихо рассмеялась и отпустила меня.
— Нет смысла в осторожности. Вперед.
Мы вернулись к Селено, сжавшемуся под елью. Он приоткрыл глаза.
— Все хорошо? — спросил он.
— Да, — сказала я и протянула руку. — Идем. Если хорошо пройдем, остановимся на обед.
— Старайся не отставать, — добавила мама. Я скривилась. Даже к лучшему, что мы разделялись — я не знала, как скоро они бы убили друг друга.
Пока он забирался на мула, мы с мамой обменялись незаметно вещами — баночка огненных капсул, лампа и карта. Мы тихо обговорили, когда поменяемся — я поеду первой, а она — в конце. Все было готово, мама кивнула, и я повела мула вперед. Селено тихо следовал за мной.
Мы продолжали ехать по тропе. Я отчаянно пыталась не оглядываться каждую секунду, чтобы проверить, что нас не догоняют. Через четверть мили мы собирались разделиться, небольшая тропа уходила в стороны за ели.
— Черт, — громко сказала мама.
Я оглянулась.
— Что?
— Шашка, похоже, вогнала камень, — она выругалась и спустилась на землю. — Не ждите. Я догоню, — она склонилась у передней ноги Шашки и заставила мула поднять копыто. Мул вздохнул и терпеливо поднял ногу.
Я тревожилась, но развернулась и повела мула вперед. Селено следовал без слов. Мы продолжали в тишине десять, пятнадцать минут. Вдали загремело, словно на дорогу упало старое дерево.
— Нам ее дождаться? — спросил Селено.
— Она сказала не ждать.
— Плохой попался камень, — сухо сказал он.
Я сглотнула и чуть ускорила мула.
Мы забрались на гребень горы и, несмотря на обещание обеда, полдень прошел без остановки. Селено не возражал. Я оглядывалась порой, он снова склонился, впившись в поводья. Я тревожно ехала дальше, ведя нас. Путь сужался, ели росли так близко, что задевали наши плечи и сбрасывали снег на мулов. Порой мы видели из-за деревьев горы, но все еще были ниже деревьев, и нас быстро окружали новые снежные ветви.
К раннему вечеру, как и обежала мама, тропа спустилась с гряды и привела в проем между двумя скалами. Когда-то булыжник размером с дом упал с вершины и остался во впадине. Получился навес, соединяющийся с двух сторон, камень был задней стеной. Перед был открыт, тут можно было уместиться для сна. Деревянный ящик служил столом, там можно было спрятать еду от паразитов, а в углу была гора хвороста. Я подвела мулов к навесу из необработанных бревен.
Я унесла сумки в укрытие, Селено стоял и смотрел на тропу, по которой мы пришли. Я осторожно начала доставать вещи из сумок, чтобы отнести их в пещеру.
— Свет угасает, — сказала я, глядя на небо. — Но мы пойдем в пещеру, так что это не важно. Думаю, стоит сразу начать…
— Я не глуп, Джемма.
Я вдохнула и посмотрела на его спину.
— Я это не говорила.
— Твоя мама уехала, — сказал Селено с обвинением. — Да?
Я посмотрела на маленькие капсулы огня в моих руках.
— Нас преследовали. Она уводит их.
— Солдат?
— Да. Но она увела их на другую тропу. Они уже должны быть далеко.
— Ты хочешь сказать, что мне нет смысла ехать туда, надеясь на спасение, — сказал он.
Великий Свет, я не хотела, чтобы он понял так.
— Нет.
Прошла пара минут тишины. Он укутался плотнее в плащ.
— Ложь, ложь, ложь, — сказал он.
— Селено…
— Почему не сказать, что там на петроглифах?
— Я не знаю! Это не ложь — ни мама, ни я не знаем, что там, — я потянула ремешок сумки. — Даже если бы я знала, было бы безответственно говорить тебе. Какой первый принцип академического письма? Дебатов? — я смотрела, как он кривит губы. — Ну?
— Ведущий язык, — сказал он.
— Ведущий язык, — согласилась я. — Он лишает ученого возможности сделать свой вывод. Наша страна бедствует из-за людей, что пытаются придать Пророчеству свое значение. Мы должны подойти к этому готовыми принять то, что увидим, а то, что нам сказали увидеть.
— Зачем, Джемма? — он раскинул руки. — Немного выцветших петроглифов в далекой пещере — думаешь, это что-то изменит? Думаешь, мое слово что-то изменит? Ты говоришь так, будто там Пророчество в чистом виде, но вдруг там просто пара царапин? ты говоришь о том, что на камне, но почему ты думаешь, что это изменит…
— Метеоритные дожди, Селено.
Он замолк. Я посмотрела на лампу в сумке и села на пятки.
— Наш народ изучал звезды, когда еще вырезал рисунки на стенах каньона, — сказала я. — Наш календарь зависит от самого большого ежегодного метеоритного дождя — это предмет искусства и науки веками. Но как все время ученые объясняли феномен Звездопада?
Он отвернулся, глядя вдаль.
— Атмосферная аномалия, — подсказала я, если он не хотел говорить. — Какая-то реакция в небе, как молния или дождь. Мы думали, что секрет раскрыт, а потом ученый сказал: «Погодите, думаю, мы ошиблись».
Он нахмурился, а потом закрыл глаза.
— Что твой наставник сказала, когда ты предложил эту идею? — спросила я. — Что она сказала, когда ты заговорил о космическом источнике, а не об атмосферном?
— Что я трачу время.
— Да. Но ты все равно исследовал это. Годы работы с инженерами для правильных линз. Месяцы бессонных ночей у телескопа, — я все еще ощущала усталость, которая была со мной на уроках после того, как мы сидели над его планисферой и астролябией, рисуя углы и потоки полосок света, летящих по небу. Он отчаянно хотел найти иллюстратора, что будет наблюдать с ним, а не рисовать по записям, но мне не нужна была двойная плата, которую он предлагал. Его энергия была заразительной. Раньше я послушно восхищалась звездами, но его восторг быстро стал моим, и я хотела ответы на его вопросы не меньше него. Мы побывали на сотне холмов ночью, разделяли эмоции. Разочарование, когда в главную ночь Звездопада небо затянули тучи. Горе, когда мы сидели в его звездном дворе впервые после сердечного приступа его отца. Сомнение в наших глазах. Шок, когда доказательства стали неоспоримыми. Радость, когда его идею поддержали.