— Ого! — Селено вывалился за мной. — Это уже радует. Мы на месте?
Я вытерла дрожащей рукой лоб.
— Не уверена, — я подняла фонарь и посветила на стену перед нами. Она была усеяна минералами, я пару секунд понимала, что на неровном камне нет резьбы, оставленной людьми. Я поворачивалась к стенам, скользила рукой по мокрому камню, вглядывалась в тени, искала знакомые линии и изгибы древнего письма. Но ничего не выделялось — ни фрагмента, ни силуэта.
— Не понимаю, — сказал Селено, глядя на полоску оранжевого материала. — Где они?
Я повернулась к стене со щелью, откуда мы выбрались, смятение граничило с тревогой. Не может быть… мама говорила… я шла за знаками, мы прошли столько… но, но, но…
Я повернула фонарь, взгляд упал к нашим ногам на черную линию, что я приняла за тень.
Это не была тень. Это была брешь под камнем в десять дюймов высотой.
Над ней были смело нарисованы два белых Х.
— Черт, — сказал Селено, проследив за моим взглядом. — Нам придется туда лезть?
Нет, нет. Не так. Я осмотрела комнатку снова, но стены не двигались. Других проходов не было. Я медленно посмотрела на брешь.
Нет. Не может быть. Мама сказала бы. Почему она не сказала? Фонарь трясся, моя рука дрожала. Трещина не менялась в трепещущем свете, пасть тьмы. Я невольно отпрянула на шаг, Селено присел и заглянул туда.
— Дай лампу, — он протянул руку. — Не думаю, что проход ведет далеко.
Я, дрожа, передала лампу ему, он посветил проем.
— Я вижу, похоже, где идет подъем, — сказал он. — Футов семь или восемь. Может, чуть больше. Придется съехать.
— Я не могу, — прошептала я.
— Что?
— Не могу.
Он поднял голову.
— Почему?
Я прижала руки к груди, тело лишилось крови. Восемь футов или миля, но я не могла влезть в такое тесное пространство.
— Я… не могу туда пролезть.
— Думаю, ты сможешь… кто-то уже был там, кто-то небольшой. Мы сможем.
Я смотрела на темную пустоту.
— Ты не боишься?
— Меня не радует это все, но разве мы тут не за этим? — он прищурился, глядя на меня в трепещущем свете. — Ты боишься?
— Да, — прошептала я.
— Пару дней назад ты пролезла по погребу с тарантулами.
Я бы выбрала тарантулов, всех тарантулов в Алькоро вместо этого, выбрала бы всех гремучих змей и скорпионов. Я пробралась бы в сотню сточных труб, тысячу навозных куч, лишь бы не в эту тьму.
— Я не могу, Селено, — сказала я.
Он сел на пятки.
— Зачем тогда все? Мне пройти туда самому? Ты тоже хотела их увидеть.
Я хотела их увидеть. Мне нужно было их увидеть. У нас не было с собой хороших материалов для транскрипции, только уголек и пергамент для слепка и копии. Это не был исследовательский поход. Мы должны были посмотреть, что еще нужно исследовать. А если Селено не сделает правильную копию? А если стена мокрая, и слепок не сделать? А если пергамент порвется или промокнет?
Мне нужно их увидеть.
Я выдохнула, но сначала насладилась воздухом в легких.
— Хорошо, — сказала я.
— Хорошо?
— Хорошо, я полезу, — сказала я.
— Хочешь, я пойду первым?
— Нет… я пойду, — я смотрела на тени. — Пойду, — повторила я, словно так стало бы проще.
— На другой стороне петроглифы, да? — спросил он. — Если мы их хотим увидеть, то нужно идти вперед.
— Да, — я поставила сумку рядом с брешью, придется тянуть ее за собой. — Мы можем идти только вперед.
— Тогда ладно, — сказал он. — Я за тобой.
Я присела у бреши и заглянула туда. Свет лампы, даже прикрытый, не давал увидеть дальнюю сторону, и пропасть казалась бесконечной.
— Потуши свет, — сказала я, голос был ровнее, чем должен был.
— Что? Зачем…
— Мы не можем брать лампу горящей. А еще… — я прикрыла глаза от света руками. — Думаю, на той стороне могут быть личинки.
Он погасил огонь и погрузил нас во тьму. Я пару раз моргнула. Глаза привыкли, и я увидела во мраке голубое сияние, где-то в десяти футах от нас. Сияющие черви. Они выжили в глубине, питаясь своими. Их свет словно усиливался среди камней — там было больше кальцита, отражающего их звездное сияние?
Я отчаянно держала себя в руках, опустилась на спину. Я чуть не легла за живот, но не хотелось задевать лицом пол. Не позволив себе дальше думать, я сорвалась с края.
Сначала казалось не так тесно, как я думала. Я смогла согнуть колени и отталкиваться. Я тянула сумку с собой, свободной рукой хваталась за низкий потолок. Один толчок, второй, третий, четвертый — я оказалась далеко, только ноги торчали. Я ощутила ладонь Селено на моем сапоге.
— Все хорошо?
Я пошевелила ногой в ответ, не желая отвлекаться на слова. Я вытянула шею, пытаясь увидеть другую сторону. Там была тусклая полоска сияния. Я оттолкнулась снова. Колени задели потолок, камень обдирал кожу. Я распрямила ноги и пролезла чуть дальше.
Я не видела потолок над собой, так что не ожидала, что, подняв голову, задену носом камень. Я резко вдохнула. Великий Свет, камень был в дюймах над моим лицом. Тело вспыхнуло от страха. Я отчаянно старалась не думать о тоннах камня надо мной, пока двигалась вперед. Но потолок опускался, я снова ударилась коленями. Я извивалась, выпрямила ноги, двигалась телом, как змея.
Когда камень снова надавил на мой нос, я замерла, сердце колотилось. Не было места, чтобы искать взглядом брешь. Паника поднялась резко и сильно, как буря над каньоном. С паникой пришли и воспоминания — духота, запах затхлого дерева, тело, которое я не чувствовала, не могла им двигать, мышцы сводило…
Я медленно повернула голову влево и поползла снова. Правое ухо задело камень. Сначала я попыталась сморгнуть слезы, а потом позволила им литься. Я все равно ничего не видела. Я попыталась расслабить тело, но потолок давил на все тело, на виски, грудь и бедра. Я застряла, едва могла трепыхаться. Сумка не могла пролезть в эту брешь.
— Ты застряла? — спросил Селено.
Я не могла ответить, не могла покачать головой, прижатой к двери — камню — молясь, чтобы кто-то открыл дверь…
А потом поняла.
Мы должны были вернуться.
Хоть я выжила, нам придется вернуться и полезть сюда снова.
Разум пропал, его сменил ужас. Он растекся по моему телу, и оно словно разбухло в тесном пространстве. Я корчилась, отбивалась, задыхалась, мышцы были напряжены. Я не могла вдохнуть из-за комка в горле…
«Почему мама не сказала?».
Ответ пришел со смутными воспоминаниями. Она не сказала, потому что не была так далеко, да и она не думала, что это было так важно.
Этот страх и ужас родились после того, как она пропала.
Это все родилось, потому что она пропала.
— Джемма? — голос Селено отражался от камней. — Я тебя толкну.
Голос вырвался из меня:
— Нет, — прохрипела я на последнем выдохе. — Не надо…
Он прижал ноги к моим и толкнул. Мое лицо проехало по камню, щека пострадала. Я охнула, затерявшись в панике, но он толкнул еще раз, и, к моему удивлению, дыхание ворвалось в мои легкие, раздувая их, как мехи. Я вдохнула и приоткрыла глаза. Высоко надо мной были голубые огоньки, мерцали на нитях. Даже стены словно сияли, но не от воды на камне, а как кристаллы с гранями. Дрожа, без сил, я схватилась за край выступа. С рывком я высвободила грудь, оторвав пуговицу от болеро, и вылезла.
Я лежала на спине, задыхаясь, на неровном камне, глядя на мерцающий потолок и стены, кулак все еще сжимал ремень сумки, словно это спасало жизнь. Я услышала шорох, Селено пыхтел и лез за мной, лампа гремела с ним.
— Черт, — ворчал он приглушенно. — Черт, — шорох. — Можешь зацепить мою сумку? Она не хочет пролезать со мной.
Мое тело словно сковал песок, но я медленно перекатилась и подползла к проходу. Его голова была на фут ниже выступа, он выбирался из бреши. Я осторожно вытянула ногу в брешь и поддела ткань носком.