Когда такое сказала моя старая учительница, Анха, она произнесла это тепло, почти с благоговением.
— У тебя навык матери и ее характер, — сказала она, разглядывая иллюстрацию золотых шершней, который я рискнула поймать сачком.
— Меня ужалили, — сказала я ей.
— Конечно, — ответила она.
Шаула не разглядывала мою работу с таким восхищением.
— Не стоило позволять этому продолжаться.
Это немного удивляло. Рисование разбитых фонтанов не было еретическим.
Она подвинула рисунок фонтана и увидела страницу с цикадами, которых я нарисовала по памяти — я рисовала их достаточно для диссертации, чтобы повторить без примера.
— У тебя явно крепче связь с матерью, чем с остальными взрослыми родственниками.
Иначе говоря…
Измена, измена, измена…
Я обрела голос, который редко пробивался в ее присутствии.
— Я не верна своей матери, — сказала я, используя основную линию защиты, которую повторяла при каждом обвинении. — Я не связывалась с ней с тех пор, как покинула дом, чтобы учиться в Каллаисе.
Шаула покачала головой.
— Переписывалась ты с Раной или нет — никогда не имело значения. Тебя предали твои поступки, не ее, — она отложила мои рисунки и посмотрела мне в глаза. Кабинет еще никогда не казался таким маленьким. — Что ты можешь сказать… как оправдаешь себя, касательно событий в Сиприяне?
Я прикусила щеку изнутри. Я снова видела перед глазами сцену — Лиль Робидью умирает на берегу реки. Его брат Ро поражен. Королева Элламэй без сознания. Королева Мона в ярости. Селено держит арбалет. Световая граната из кармана Лиля и то, как она сияла в ночи, подобно солнцу, когда я ее бросила.
— Были взяты четыре независимых показания, — сказала Шаула, когда я продолжила молчать. — Три от стражей и одно от самого короля. Но там нет ничего, показывающего, действовала ты случайно, в смятении, или намеренно бросила гранату, чтобы ослепить свой народ и дать вражеским королевам и мятежнику сбежать. Мы не смогли поймать их.
Я не была удивлена. Я догадывалась, что королевы и Ро смогли сбежать по водным путям раньше, чем мой народ добрался до Лилу. Даже если бы они не двигались так быстро, королева Мона легко обошла бы блокаду. Это я точно знала. Конечно, меня еще не судили и не казнили, ведь мой народ был занят их поисками.
— Ты понимаешь, какими важными были твои действия? — не унималась Прелат. — Ты знаешь, что мы не только потеряли ценных пленников, но это позволило им объединиться против нас?
— Я знаю, что больше было бы потеряно, если бы их привели сюда, — сказала я.
— Ложь и измена, Джемма, — измена, измена, измена. — С королевами озера Люмен и Сильвервуда мы смогли бы договориться о соглашении, что ускорило бы выполнение Пророчества.
«Подавив весь восток», — но я это не сказала.
— Вместо этого, — продолжила она, — мы столкнулись с мятежом в Сиприяне. Король едва успел пересечь нашу границу. Многие из нашего народа все еще в стране, они этого не ожидали. Пароа знает о наших намерениях захватить побережье. Королева Мона формирует альянс, какого Восток не видел веками, против Алькоро. Войну можно было избежать. Жизни можно было спасти. Смотри на меня! — заорала Шаула, и я испуганно подняла голову. — Ты понимаешь, что натворила?
Воцарилась тишина. Я сидела, застыв на стуле с твердой спинкой, дрожа от холода, молча под ее гневом. Она смотрела на меня стальными блестящими глазами, и я снова вспомнила, как мало она была похожа на мою мать.
Она выпрямилась, ноздри раздувались.
— Твой суд назначен на следующую неделю.
Я заставила язык работать.
— Селено вернулся в Каллаис?
— Да.
— Он проведает меня?
Ее лицо выдало вспышку гнева.
— Проведает тебя, Джемма? Король не хочет тебя видеть. У него нет причины тебя видеть. Во всем этом хорошо, похоже, лишь то, что он наконец-то перестал верить, что ты — его личный спаситель, готовый налететь и спасти, — она покачала головой. — Я ожидала многие варианты, Джемма, но не этот. Я думала, вас с ним не остановить.
Я отогнала стыд, что она пыталась вызывать во мне. Это я хотя бы испытывала не впервые.
— Мне нужно поговорить с ним. Мне нужно кое-что ему рассказать.
— Уверена, ты сможешь сказать это на суде.
— Можно тогда поговорить с советом? — спросила я. — Хотя бы с Изаром? — Изар был главным советником, был моим самым близким политическим союзником. Он вероятнее всего выслушал бы меня и поддержал бы мои планы, что были аккуратно изложены, а теперь были близки к разрушению.
— Советник Изар болен, — сказала Шаула. — Он заперт из-за желудочного вируса. Мы даже не знаем, будет ли он на твоем суде.
Моя паника вспыхнула.
— В совете остается всего шестеро, — трое из них были жаркими сторонниками Пророчества, один часто переходил на их сторону, выслушав уговоры. Изар был моей единственной надеждой, если не ради меня, то в последней попытке действовать не войной.
— Моя власть позволяет разрешить ничью на суде, если такое будет, — сказала Шаула.
Я заставила себя думать связно и посмотрела на нее.
— Селено должен будет подтвердить приговор, что они вынесут.
— Я ожидаю получить его подпись до конца недели, — кивнула она.
Я уставилась на нее.
— До суда?
— Он был свидетелем, Джемма, еще и жертвой твоих поступков. Ему не нужно слушать показания или аргументы. Он принял решение.
Ее тон делал последствия ясными. Я сжала кулаки.
— Позвольте поговорить с ним, — сказала я. — До суда.
— Нет.
— Прошу.
Она тихо смотрела на меня мгновение, сжав губы в тонкую линию.
— Ты снова думаешь, что я верна тебе, Джемма. Это была твоя первая ошибка. Я верна Пророчеству, и твоя верность должна быть такой. Ты всегда, похоже, верила, что можешь создать мир, что подходит твоим требованиям. И теперь тебя не должно удивлять, что ты пожинаешь последствия эгоистичных верований.
Я отвела взгляд, лицо пылало, горло сдавило знакомым образом. Я несколько раз моргнула.
Шаула тоже узнала признаки. Она вскинула голову.
— Ты не имеешь права плакать.
Ее не волновало, что я не могла остановить слезы. Это была мгновенная невольная реакция на любой стресс: от неудавшихся иллюстраций до разрушения страны и моей жизни с ней. Я провела костяшками под глазами.
— Если я не могу поговорить с Селено и советом, могу я хоть отправить письмо? — спросила я.
Она повернулась, решительно застегивая плащ с меховым подбоем.
— Конечно, нет.
— Мне не приходило писем?
На ее лице отразилось отвращение из-за моих наивных вопросов.
— Довольно. Ты все еще не понимаешь, что тебя ждет суд за измену. Если у тебя остался разум, не проси дать тебе автономию, а проведи следующие дни в искреннем раскаянии. А мне надоело, Джемма. Ересь твоей матери — болезнь нашей семьи, и твое предательство ничем не отличается. Ты предательница, и я не признаю тебя своей племянницей.
Она покинула комнату, взмахнув плащом. Направляясь к охраняемой двери, она бросила через плечо:
— Писарь прибудет завтра за твоими показаниями.
Я подняла голову от ладоней, дверь закрылась.
Это не имело смысла.
Писарь уже брала мои показания.
Я проснулась, упав с кровати.
Я забарахталась, ожидая твердое столкновение с полом в любой миг. Но этого не было. Я не сразу сонно поняла, что остановилась на половине пути, и меня поддерживало сзади что-то, удивительно похожее на человеческое тело.
— Что? — прохрипела я.
— Тихо, — шепнул хриплый голос, едва слышный за свистом ветра снаружи — буря усилилась. Человек за мной поднял меня на ноги, набросил плащ мне на плечи и схватил меня за предплечье. Я пыталась проснуться — или еще спала — но тут меня повели к двери спальни.
В коридоре было холодно, и я быстро поняла, что это из-за открытой двери во двор. Снежинки летели мне в глаза.