К счастью, путь был широким и почти чистым — проблемой были места, где гипс рос на земле, заставляя нас обходить шипы и цветы. Мы много раз поскальзывались, ударялись о кристаллы, но они все-таки не резали нашу кожу. Порой приходилось наступать на них, и мы оставляли следы из разбитых кристаллов, как снег.
Мы почти не говорили в пути, и я была благодарна. Я слишком устала, чтобы распарывать раны без лекарства в поле зрения. Мои секреты тоже давили на плечи. Пачка писем под моей рубашкой шелестела и хрустела от моих движений, напоминая, что Селено не узнал еще всей правды. Слишком много разговоров прогнали мою решимость. Было все еще рано. Многое было неизвестным, оставалось много вопросов и препятствий. Лучше выждать, пока я не соберу больше информации, а потом я все выложу, четко и последовательно, понятно, как в научной статье. Все будет на местах — дата, обсуждение, рекомендации. Действие. Так это работало.
«Только бы сработало».
Я не знала, о чем думал Селено — наверное, о петроглифах, о беспорядке в доме. Он часами молчал, хрипел за мной, но даже остался тихим, когда мы остановились на ночлег. Он сказал только, когда я делила еду:
— Мы не соединились с проходами, где были раньше.
— Нет, — сказала я. — Но мы идем в верном направлении.
— Я не видел меток.
— Для них не было места, — сказала я, кивнув на ковер гипса даже на полу — мы осторожно устроились на сумках из-за колючего покрова. Эта ночь точно будет неудобной. — Но сияющие черви здесь, значит, мы не ушли дальше. Наверное, соединимся завтра.
Поверил он или устал спорить, но он проглотил два кусочка еды, лег на спальный мешок и отвернулся от меня. Терзаемая тревогой и сомнениями, я сделала так же, смотрела на колонии арахнокампы, пока они не стали жечь глаза.
Через пару часов пути на следующий день — я обязательно указала на белые Х для Селено — мы вышли из бокового проема и оказались у края Молочной реки. Она была шире, чем раньше, удобный выступ позволял идти вдоль нее. Сияющие черви висели в паре футов над нашими головами, корчась немного от света нашей лампы. Я вела нас бодро с утра, так что на развилке я устроила Селено у стены и проверила путь немного дальше.
— Хорошие новости, — сказала я, примчавшись к нему через двадцать минут. — Метки там есть. Мы идем в верном направлении.
Его глаза были закрытыми, еда, что я оставила ему, была нетронутой.
— Хорошо, — сказал он с сильной усталостью в голосе. — Я начинал сомневаться. Странно идти вниз, да? Разве мы не должны подниматься?
Я посмотрела на проход, озаренный арахнокампами.
— Тут все странно. Мы можем подниматься вверх, не понимая этого, и теперь мы должны наверстать подъем.
Он выдохнул.
— Если там метки, то все хорошо, — он приоткрыл глаз. — Прости, что сомневался в тебе.
Вина сдавила желудок.
— Ничего, — тихо сказала я. — Я еще не вернула твое доверие.
Он потер лоб.
— Притворяться не буду, я не понимаю всего, что пошло не так между нами, но, Джемма, мы долго были напарниками. Ты давно заслужила мое доверие.
Я кусала губу. Может… уже пора ему рассказать?
— Селено — медленно начала я. — Знаю, дома беспорядок…
Он тяжко вздохнул.
— …но, — продолжила я, — если мы можем выбрать другой вариант?
— Ты о Пророчестве?
— Нет, — сказала я. — Я о том… а если мы объединимся с соседями? Уберем армии, оставим Сиприян…
— Люди с ума сойдут, — перебил Селено со старым недовольством. — Ты знаешь, сколько людей работает в Сиприяне, а еще там наши военные.
— Но, — не сдалась я, — вдруг мы сможем изменить эту поддержку, а не обрезать ее? А если использовать ее в другом?
— В чем? — спросил он, раскинув руки. — Нет ничего. Ты это знаешь. У нас всегда возникала эта проблема, Джемма. Шахты, сельское хозяйство, торговля… нет того, что позволит оправдать освобождение Сиприяна и торговых путей. И мы теперь слишком далеко зашли. У нас слишком много врагов за нашими границами. Никто не будет объединяться с нами без давления или хитрости. Перемирие не обсуждается.
Я кусала губу, смотрела на белый кальцит, не видя его. Он искрился в свете червей.
— А если не так? — спросила я.
Он вздохнул и закрыл глаза.
— А если, а если, а если. А если Свет вдруг превратит Стелларандж в золото и затопит каньон серебром? Я не могу работать с «а если», Джемма. Кто с нами объединится? Озеро Люмен? Королева Мона скорее будет держать мою голову под водой, пока я не задохнусь. Сильвервуд? Королева Элламэй неделю была нашей узницей, оскорбляла меня каждые полчаса. Виндер? Пароа? Они связаны с озером Люмен. Сиприян? Уже бунтует против нас. Самна — единственная страна, где не должно быть личных обид, но нам нечего им предложить. У нас нет союзников, Джемма. Придется выбираться самим.
— Но королева Мона…
— У королевы Моны отвращения ко мне больше, чем у всех правителей Восточного мира! — его глаза выпучились. — Я этого не понимаю, Джемма. Как ты можешь и дальше считать ее возможным союзником? Доброта к тебе в Сиприяне была для того, чтобы переменить тебя, отделить от меня! Я не забуду твой выбор на берегу. Она смогла, да?
Я смотрела на него свысока, сжав кулаки по бокам. Его грудь вздымалась, злые слова стоили ему усилий, пот блестел на лбу. Я пыталась совладать с желанием выдать все тайны. Я отклонилась, конверт двинулся под моим болеро.
Все еще слишком рано.
Больше работы.
Больше времени.
— Нет, — сказала я. — Она не смогла. Я все еще хочу лучшего для тебя и для Алькоро. Только этого.
Он вздохнул и прижал потный лоб к ладони. Моя решимость вернулась, став мрачнее, я поправила сумку.
— Идем, — сказала я. — Мы должны быть близко.
Я протянула руку. Он ее не принял, встал, покачиваясь, на ноги и закинул сумку за плечо.
Мы шли дальше. Через сотню ярдов мы миновали первый белый крест, а потом еще один через пару минут. Я указывала на них Селено, он только хмыкал в ответ.
Кристаллы гипса тут не росли, и стало темнее, несмотря на арахнокампов наверху. Их стало больше, и мы явно двигались в сторону открытого воздуха, как я и задумывала. Путь уверенно опускался, а потом сухую Молочную реку сменила вода, что сначала бежала в соседнем с кальцитом канале, а потом соединилась с порошком. Мы перепрыгивали ручейки белого цвета с оранжевыми и красными вкраплениями, скользили на камнях. Вскоре края кальцита пропали, поглощенные широким неглубоким ручьем.
День тянулся, проход становился шире, вел во тьму. Я еще видела участки слабого голубого света на потолке, но они были далеко, не помогали нам. Проход различить было сложно — кроме крепких стен тут были колонны и сталагмиты. Я жевала губу, пока мы обходили первые колонны. Все это напоминало лабиринт, проход извивался, превращался в зигзаги. Порой пути были затоплены, земля сменялась через пару шагов лужами. Они были прозрачными и холодными, лампа не могла озарить их дно. Мы обходили те, где были выступы, молясь, что не свалимся в невидимые глубины.
Я много раз переводила взгляд с круга света лампы на червей над нашими головами. Потолок был так населен, что напоминал мутное голубое небо. Больше личинок означало больше добычи — больше их родни. Как они сюда попадали? Где были трещины в мир снаружи?
Мы должны быть близко, да?
Губа трескалась от того, что я ее часто кусала. Я щурилась, глядя на колонну впереди, пытаясь решить, пойти вправо или влево, когда ноги зацепились о камень. Я склонилась, лампа раскачивалась в моей руке, и я рухнула на четвереньки на два фута в воду. Лампа тут же погасла, и мы оказались во тьме.
— Джемма!
Я отплевывалась — лицо оказалось под водой, и я успела сделать глоток. Селено схватил меня за плечи и потащил назад. Лампа задела камень, как мертвец.