Я впилась пятками в пол.
— Стойте, — сказала я, впившись в ладонь на своем предплечье. — Отпустите меня!
— Тихо, — снова сказал голос. Хоть и приглушенный, он звучал как женский. Ее голова была скрыта темным капюшоном и шарфом.
Я сопротивлялась.
— Пустите меня!
Она зашипела на меня.
— Ты хочешь выбраться отсюда или нет?
— Я…
— Тогда слушайся. Хватит бороться. Мы пройдем по двору, — она вытащила меня под кружащийся снег. Ветер засыпал снегом стену, избивал голый тополь. Я спотыкалась, ноги скользили по замерзшим камням.
— Вы меня обули? — охнула я.
— Ты всегда спала крепко.
Мы промчались к тополю. Она толкнула меня к стволу, моя спина прижалась к коре. Я вдохнула холодный воздух, все еще пытаясь понять, что происходит. Мне кричать?
Она отпустила мою руку и встала, широко расставив ноги. Она убрала руку за голову и мощным взмахом бросила что-то к стене по периметру. Как только это вылетело из ее руки, она нырнула ко мне, прижалась поверх меня и зажала руками мои уши.
Мир стал желто-белым. Взрыв сотряс воздух, растеклась волна жара. Я вскрикнула, но звук затерялся за грохотом ветки тополя, упавшей на землю в паре футов от нас.
Женщина отодвинулась и схватила меня за предплечье. Я ошеломленно следовала за ней от дерева, увидела дымящуюся дыру в стене на месте треснувшего фонтана.
Люди кричали где-то за нами, но мы уже были на груде обломков. Я скользила на кусках кирпича и убрала ее ладонь со своей руки, предпочитая взбираться самой.
Я следовала за краем ее черного плаща, спотыкаясь о заснеженные кусты. Я знала, что каньон должен открываться где-то справа от нас, но в буре видно не было. Я надеялась, что мой освободитель — похититель? — знала, куда идет, иначе нашими последними воспоминаниями будет полет к реке Каллаис.
Мы бежали не долго. Камни возвышались во мраке, где мул был привязан к старому можжевельнику, его уши прижимались к голове от шума.
— Залезай, — сказала женщина.
Я сунула ногу в стремя, другую перекинула через спину мула. Женщина отвязала мула и забралась за мной. С резким толчком она повела зверя бегом по равнинам.
Я пригибалась к жесткой гриве, снежинки жалили глаза. Ветер ревел в каньоне, трепал мой плащ, терзал мою ночную рубашку. Не было видно ничего, кроме снега, и я знала, что мул видит не больше меня. Желудок сжался, когда мул споткнулся о ямку, но удержался на ногах.
— Из всех ночей! — закричала я, пальцы сжимали гриву мула.
— … в эту они не смогут нас отследить! — закончила она за меня.
Я стиснула зубы, но спорить не могла.
Мы уходили от темницы, направлялись к главной дороге вдали, хотя до нее была еще миля открытого пространства.
— Мы отправимся к берегу? — крикнула я.
— Надеюсь, они так и подумают, — ответила она.
Через полчаса напряженной езды мы добрались до постепенной впадины в земле. Узкий горный ручей вился у ее основания, женщина направила мула туда. Мы шли вверх по течению, капли брызгали мне на ноги. Пальцы ног немели, женщина повела мула к берегу. Я хотела спросить, зачем такие неудобные действия, но могла догадаться — если снег не скроет наши следы, преследователи поймут, куда мы повернули, решат, что мы двигались к главной дороге. А мы выбрались из реки на той же стороне, откуда забрались, и побежали обратно к каньону вдали.
Было позднее, чем я думала. Когда мы снова приблизились к краю, небо на востоке стало светлеть, становясь серым без солнца. Снегопад не утихал, это помогало и мешало. Мы приближались к каньону, женщина спешилась и повела мула среди камней, чтобы мы не сорвались. Она останавливалась пару раз, порой забиралась на камень и смотрела вдаль. Я дрожала на спине мула, укутанная в мокрый плащ. Наконец, женщина нашла, что искала, схватила поводья мула и повела его к самому краю каньона. Разбитая узкая тропа вела вниз, обвивая стену.
— Верно, — сказала она. — Туда. Если Шашка соскользнет, нет смысла терять вас обоих.
Я, онемев, съехала со спины мула. Сапоги замерзли и были тяжелыми, как железо.
Женщина указала на тропку.
— Иди первой.
— Нет, — сказала я.
Она стояла передо мной в капюшоне, рот скрывал черный шарф. Иней покрывал ткань от ее дыхания. Слабый свет рассвета почти не раскрывал ее, лишал цвета ее кожу, глаза и пряди волос, что виднелись из-под капюшона.
— Я не пойду дальше, — сказала я, — пока вы не скажете, кто вы.
Не из-за того, что я не знала.
Я хотела, чтобы она показалась мне.
Она вздохнула.
— Серьезно, Джемма? — она убрала капюшон с лица и шарф со рта.
Я смотрела в лицо тюремного писаря.
Или, если точнее, своей матери.
Глава 2
Толстые очки и шерстяная шапка пропали, и было видно темную косу, подернутую серебром. Ее кожа потемнела и была в пятнах от работы на солнце, и простой звездный обруч — не то, что у ее сестры — на голове нуждался в полировке. Я не видела цвет ее глаз, как у стены каньонов, но видела их кошачью форму — я унаследовала это, но не цвет, предпочтя темно-синий цвет глаз отца.
Она дала мне рассмотреть ее лицо, и я задумалась, какие изменения она заметила на моем.
— Я думала, что придется изобразить шрам или родимое пятно, чтобы ты не узнала меня в первый день, — сухо сказала она. — Оказалось, я зря переживала.
— Я не видела тебя шестнадцать лет, — сказала я возмущеннее, чем хотела.
— Пожалуй, — она указала на тропу. — Идем дальше?
— Куда? — спросила я.
— Ко мне домой, конечно.
Она явно увидела сомнения на моем лице, потому что сказала:
— Нашего прошлого дома давно нет, Джемма.
— Нет.
Слово вырвалось из меня и повисло, детское и простое. Она вскинула бровь, и тут я увидела отголосок Шаулы на ее лице. Я кашлянула.
— То есть, нет, я не пойду по тропе. Почему я не могу уехать на муле к побережью?
— Потому что нам нужно, чтобы они подумали, что ты отправилась к берегу. Надежный источник в форде Тезо увидит, как ты проезжаешь по главной дороге, и завтра твое имя появится в списке в гостинице в порту Жуаро.
— Я не очень умна, да? — спросила я.
— Я надеюсь, что нам это купит несколько дней, — сказала она.
— На что?
Она махнула на тропу.
— Спускайся, Джемма. Я слишком стара, чтобы бегать по снегу.
— А чтобы взрывать стены и забирать пленников короны?
Она подтолкнула меня.
— Горячий огонь. Горячий кофе. Тогда я тебе все и расскажу.
Я с неохотой сделала пару шагов по тропе вниз, прижимая ладонь к стене справа. Снег продолжал падать, спуск был скользким. Я много раз вызывала дождь камней по склону ниже, и вскоре нервы были такими же истерзанными, как мои щеки от ветра. Мул фыркнул, нетерпеливо переминаясь за нами. Мы распугали стадо большерогих овец, ягнята блеяли, уходя за матерями.
Ветер утих, когда мы опустились ниже в каньон, воздух чуть потеплел. Я не завидовала тем, кто жил внизу летом, у них не было нашего свежего ветра, но зимой это место было приятнее и более защищенным. И все же я была лишь в ночной рубашке и походном плаще, скоро мои ноги и руки были ободраны и онемели от холода.
— Далеко еще? — бросила я через плечо.
— За тем выступом, — автоматически сказала она.
Я замерла и развернулась, уперев кулаки в бедра.
— Что? — спросила она.
— Так ты говорила, когда мы возвращались с поля, — сказала я.
— Так и есть, — сказала она.
Раздраженно выдохнув от укола ностальгии в животе, я повернулась и пошла вперед.
Но дом был не за выступом, конечно. Как иначе. Мы шли еще час, а потом тропка соединилась с большой тропой, все еще держащейся у стены каньона, но достаточно широкой, чтобы два мула могли идти бок о бок.
— Наверх, — мама указала на горку, что вела к вершине каньона.
Я была удивлена, что мы шли в поселение ниже Ступеней к Звездам, хотя дворец скрывал край вершины. Народ каньона строил дома на естественных выступах в стенах, разделяя Каллаис на районы, известные как плиты. Некоторые плиты были широкими, там были трава и деревья, а некоторые прижимались к трещинам так тесно, что дома напоминали колонии, построенные друг над другом. В такое время и в таких условиях не спали только ранние пташки, зевали, спускаясь в снегу к общим грудам бревен. Пока они нами не интересовались, но я все равно скрыла голову капюшоном, пряча свой звездный обруч.