— Вряд ли они хотели, чтобы кто-то из них оставался наедине с ним, — сказала она. — Они взяли и немного стражи.
— И… ты отпустила их? — я тряхнула головой. — Просто… ты хотела его за решеткой… а Элламэй, вроде, чтобы он не вставал с постели…
— Я поняла, что многие ваши дела вне моего контроля, — сухо сказала она. — И… это была идея Мэй. Она отперла его оковы. Ее гонец сообщил мне, когда их уже час не было в замке. А теперь идет твой народ, и мне нужно знать, поможешь ты мне или нет.
Боль в ее голосе поставила все на места. Я чуть выпрямилась, понимая. Ее предали один за другим все, на кого она рассчитывала, и только младший брат старался не подвести. Кольм разбил доверие между ними, сидел в тюрьме и ждал суда за измену. Элламэй освободила Селено из ее хватки и ушла, чтобы он увидел символы, которые Мона так сильно ненавидела. Валиен был верен жене, а потом уже союзникам. А Ро выбрал свою страну, а не ее.
И у нее остался последний вариант.
Я.
Под ее пронзающим взглядом я склонилась над картами, разбросанными по столу. Я смотрела на подробную иллюстрацию берега у Черного панциря.
Я указала на маленький полуостров, выпирающий из острова у реки.
— Это было стратегическое место в прошлый раз, — сказала я. — Флагман должен был причалить там, чтобы прикрыть остальной флот.
Она кивнула и обвела полуостров на карте. Она выпрямилась, и я увидела ее красные глаза, ее борьбу с эмоциями. Ее челюсти были сжаты.
Она указала на карту.
— Что дальше?
Глава 16
Мы работали до темноты, говорили, пока голоса не охрипли. Я отвечала на вопросы ее совета и генералов. Я показала Арлену план вторжения, произошедшего три года назад. Мы просчитали, где появится первый корабль, учитывая ветер, груз и вид судна.
Мы отметили место на реке, где мы с Селено можем остановить флагман и всю атаку. Это была моя отчаянная надежда, потому что другие действия вели к предательству страны. Потому что жители Люмена будут не просто обороняться. Они будут нападать в ответ. Они заберут жизни моего народа, который собрался убить их. И я им помогала.
Измена, измена, измена.
Мона остановила нас, пока не стало очень поздно, зная, что корабли прибудут к утру. Она отослала нас со стальным блеском глаз — вряд ли она будет спать. Может, она найдет Ро. Он приходил на пару собраний, делал записи для Ассамблеи. Но они с Моной не говорили, и я не знала, собирался ли он ускользнуть по реке раньше, чем прибудут корабли, или когда они причалят у входа в озеро.
У комнаты Моны я задержалась в коридоре. Последние уходили по коридору, ее двери были заперты за мной, и я выбралась из теней и прошла к двери с вырезанными камышами. Я прижала ладонь к ручке, отчасти ожидая, что будет заперто. Но дверь поддалась и приоткрылась. Я вдохнула и проникла в комнату Кольма.
Лампа горела у двери, огонь был низким и голубым. Я подкрутила ее, и свет залил комнату. У Кольма была прихожая, но меньше, чем у Моны, здесь едва уместился чайный столик с двумя стульями у камина. Зато тут были шкафы с книгами и окно с широким подоконником и темными ставнями. Две двери были в дальней стене — кабинеты или что-то еще… одна могла быть комнатой Амы. Я сглотнула ком в горле, прошла к другой двери и повернула ручку.
Было темно и тихо, пахло чернилами и воском. Я зажгла пару свеч, опустила лампу и огляделась. Кровать с пологом, шторы задернуты, камин был удивительно низким. Комната была чистой, только несколько вещиц указывали, что тут жили — книга на столике у кровати с отмеченными ленточками страницами, сапоги, неровно стоящие на полу, одинокая перчатка на сундуке под окном. Я прошла к сундуку, убрала перчатку и поставила лампу на пол. Пришлось подвинуть деревянную рамку за сундуком, чтобы поместилась лампа. Я открыла сундук и заглянула внутрь. Я осторожно искала среди летней одежды, пока не задела копию «Нашего общего происхождения». Я вытащила ее, открыла и нашла страницы моих писем. Я вытащила их, вернула книгу на место и закрыла сундук. Я оставила сверху перчатку, проведя на миг ее пустыми пальцами по своей ладони, а потом опустив ее, ощутив себя глупо.
Я набралась смелости и прошла к столику у кровати. За книгой и канделябром стояла шкатулка, перламутровая рыбка мерцала. Я открыла ее, склонила и поймала кольцо ладонью.
Оно было маленьким, но не меньше моего пальца. Изящный цветок из розовых жемчужин на вершине. Я провела пальцами по кругу, металл едва успели поносить.
— Прости, — прошептала я, оглядела комнату, где когда-то была счастливая пара, а теперь было полно призраков. — Простите, — снова сказала я. Взгляд упал на камин, и я поняла, что не так. Не камин казался странным, а пустая стена над ним. Открытое место тянулось к потолку, большой гвоздь наверху показывал, что раньше там была картина.
Я вспомнила с болью камин в своей комнате в Ступенях к Звездам, свадебный портрет сменила карта Алькоро. Я медленно вернулась к сундуку под окном, из-за которого выглядывала деревянная рамка. Ноги двигались вперед сами, и я замерла перед сундуком. Я отодвинула его и развернула картину.
У Амы было лицо в форме сердечка и сияющие карие глаза, губы изогнулись в улыбке, что явно была для нее легким выражением. Ее свадебное платье было розовым, как кольцо, а каштановые волосы были переплетены с косами и лентами. Я сжала колечко в кулаке. Она была милой, уверенной, как Мона, но без холодной и твердой оболочки. Но мой взгляд привлек Кольм. Когда сделали картину? Мона сказала, что свадьба была за год до вторжения моего народа, значит, четыре года назад.
А могло быть и сорок.
Лицо Кольма светилось, а теперь он был погасшим. Его улыбка была яркой, сверкала в глазах, которые он не прикрывал. Он держал руку невесты обеими ладонями, выглядел как мальчишка, сильно напоминая Арлена, он мог быть того возраста, когда картину нарисовали. Я задела краски на его лице, изменила курс и провела по темному золоту его волос. Охра. Я представила, как художник подбирал краски на палитре. Там немного темнее, тут ярче. Щеки пылали, а изображение Кольма весело смеялось над моим смущением.
Он бы сейчас так не смеялся. Он улыбался, сжимая губы. Хоть это было искренне, в нем оставалась доля горечи.
Его лицо было маской, как у Моны?
Или просто счастье пропало?
Я лезла не в свои дела, я знала. Этот портрет сняли и спрятали за сундуком по тем же причинам, что Селено снял наш, и я не имела право сейчас его разглядывать. Я еще раз посмотрела на Аму. Она улыбалась мне, словно не сомневалась, что я смогу сделать что-то с тем, что сотворил с ней мой народ из-за моего бездействия.
— Я постараюсь все исправить, — прошептала я. — Не знаю, смогу ли, но попробую.
Они продолжали улыбаться.
Я осторожно развернула портрет и спрятала за сундук, все вернув на места. Я отошла, оглядела комнату в последний раз. От пустой стены взгляд скользнул к книжному шкафу в углу.
Стопка пустого пергамента на полке, чернила и перья. Я опустила свои письма и кольцо Амы на кровать, прошла к полке. Я встряхнула бутылочку чернил, откупорила и обмакнула туда перо.
Я работала осторожно, обдумывая каждый штрих, представляя вид на странице. Кончик пера шуршал по пергаменту. Штрихи были чуть неровными из-за пера. Так даже выглядело лучше. Скрывало факт, что я никогда раньше не рисовала игуану.
Я изобразила спину и хвост плавно изогнутыми, лапы с когтями и тело я рисовала, вспоминая несколько иллюстраций, что я видела. Я нарисовала чешуйки, добавила деталей морде, обводя все четче в стиле мамы. Несколько пузырьков и линий показали, что игуана плывет.
Я отклонилась и осмотрела рисунок. Это не попало бы в памфлет по биологии, но картинка была неплохой. Я постучала пером по губам. Жаль, я не прочитала больше «Ныряющего зверинца», чтобы понять, как строились там куплеты. Через миг я придумала кое-что и написала в уголке:
Я слышала о ящерице, что плавает в море.
Вы тяните, каждый свой трос.