Королева Мона казнит ее. Она осудит ее за то, в чем обвиняла Селено, повесит без колебаний. Я закрыла лицо руками. А если это была самая худшая ошибка? Какое право я имела отправлять ее на смерть из-за моих действий? Она взяла меня. Не дала умереть в шкафу.
Она убила четверых, навредила многим другим.
Она убила короля.
Она убила короля.
Я хрипло вдохнула.
Или… это была я?
Я медленно опустила руки. Небо снаружи было в звездах, их чуть искажало толстое стекло. Дрожа, я шагнула вперед и посмотрела на озеро в сумерках.
Я использовала бы много черного, чтобы изобразить эту сцену. Я редко рисовала черным — редкое в природе было черным, чаще серым или коричневым, а то и темным оттенком другого цвета. Но солнце было за горизонтом, и силуэты островов были черными, не было ни точки цвета, ничего не выделялось.
Взгляд упал на поверхность озера, отражающее сумерки. Я бы назвала его синим. С оттенками, может, с вкраплениями лилового. Но я разглядывала стеклянную поверхность и поняла, что зрение все упрощало. Там были водные оттенки — ленты индиго и сливового таяли среди слоев серебристо-голубого и фиолетового. Зеленый мерцал среди них, рябь переходящих цветов появлялась и пропадала на поверхности.
Я смотрела, как движется и меняется вода, очень долго, пока не стало слишком темно, чтобы различать краски. Я ждала слезы. Они не приходили. Я посмотрела на звезды сквозь стекло. Ничего.
Что со мной такое?
«Ты сердце, Джемма. Тук-тук».
«Знаешь о таком счастье? Оно не пропадает. Это всегда помнится».
Но Селено не был счастлив. Селено был так несчастен, что это лишило его здоровья и разума. Бодрый ученый, за которого я вышла, медленно сдался титулу, который оказался неправильным. И я только все ухудшила. Он думал, что мог мне верить. А забрала даже это.
Почему тогда я не могла плакать?
Я оставалась в башне, пока не застучали зубы, и я пошла к коридорам внизу. Я замечала стражей и слуг местами, ни стояли в углах и у дверей, но не говорили со мной. Я дошла до гостевого крыла.
Было поздно, и я думала, там будет темно и тихо, но свет лился из открытой двери. Я замедлилась, приблизившись, это была комната Элламэй и Валиена, но слышались не только их голоса.
— … она не плакала, да?
— Она все еще в шоке, мы дадим ей время.
— Это просто необычно… она всегда так легко плакала…
— Не говорите обо мне, — сказала я из теней.
Голоса затихли. Скрипнул стул, Мона появилась у двери, и свет за ней делал ее тень длинной и тонкой.
— Джемма, — сказала она. — Пожалуйста, проходи к нам.
— Не хочу.
— Знаю, но мы хотим тебе кое-что сказать. И у нас ужин. Сядь у огня, в башне было холодно.
Я вспомнила стражей и слуг не на местах.
— За мной следили, — возмутилась я.
Она спокойно кивнула и взяла меня за руку, повела в комнату. Там было тепло, что окутало мои замерзшие пальцы рук и ног. Я с облегчением поджала их.
Элламэй сидел в кресле у камина, нога была на подставке, костыль стоял рядом. Валиен был возле нее. Арлен прислонялся к камину. Он был без повязки, и было видно шрам на левом глазу. Ро подвинулся на диване и похлопал по подушке рядом. Посередине был стол с тарелками, над которыми поднимался пар.
— Чай? — спросила Мона, сев с другой стороны от меня.
— Нет, спасибо.
Она подняла крышку с одной из мисок.
— Суп? Ничего тяжелого, хороший бульон с овощами.
— Мы не отстанем, пока ты не съешь что-то горячее, — добавила Элламэй.
Я не сомневалась.
— Тогда суп.
Мона налила тарелку и передала мне. Я обхватила ее пальцами, пахло вкусно. Петрушка, чабрец и немного чеснока.
— Мы набросали послание Ассамблее, — сказала Мона. — Написано шесть писем, но печати на них еще нет. Хочешь их увидеть?
— Нет, — сказала я, водя ложкой в бульоне. — Уверена, они хорошие.
— Ро и Арлен отправятся завтра утром, — сказала Мона. — Мой флагман сопроводит твой флот по реке и причалит в Лилу.
Я кивнула и сделала невольно глоток супа. Он приятным жаром окутал мой язык.
Последовала тишина. Мона сжала пальцы на коленях. Ро провел рукой по лицу. Они не говорили, Элламэй заерзала в кресле.
— Джемма, знаю, об этом тяжело думать, — сказала она. — Но если твои корабли уплывают, что-то нужно решать насчет тела Селено.
— Ты можешь похоронить его здесь, — поспешила сказать Мона. — Но не знаю…
— Он этого не хотел бы, — сказала я.
Еще одна неловкая пауза. Я сделала глоток супа. В бульоне были белые луковки, маленькие и сладкие.
— Просто… — начала Элламэй. — Твой народ строит гробницы, да?
Выступы на утесе, полные сгорбленных фигур, тени пустыни плясали на солнце, дым можжевельника уносил ветер. Мы с ним дважды стояли бок о бок у королевских гробниц в одежде, лишенной красок, слушали бесконечную молитву о мертвых. Оба случая были жуткими — в первый раз мы были потрясены внезапным сердечным приступом его отца, а во второй мрачно готовились к коронации, что была через пару часов после похорон его матери. Вместо можжевельника и тишины улицы были полны шалфея и радостного шума из-за коронации Седьмого короля.
Ему было плохо всю неделю.
— Не знаю, есть ли у нас нужные материалы, — робко сказала Мона. — Мой народ хоронит в воде. И если тело не подготовить, и он пробудет больше недели в море…
— Когда речной народ проводит погребальные костры, — сказала я Ро, не поворачиваясь к нему, — что потом делают с пеплом?
Он обвел большими пальцами край чашки.
— Некоторые хранят его в семейном мавзолее, — он был справа, его глосс был приглушен, ухо все еще звенело от взрыва. Я повернула голову с неохотой, чтобы лучше его слышать. — Но многие рассеивают их над реками.
Я кивнула.
— Думаю, такое подойдет. Так будет проще для всех.
Они молчали. Элламэй провела пальцами по кудрям. Валиен потер мозоль от тетивы.
— Джемма… — начала Мона.
— Это не обязано быть проще, — сказала Элламэй.
— Почему нет? — рявкнула я. — Это решит проблему, ведь он лежит в крыле целителей под простыней.
Элламэй склонилась, подставка подвинулась под ее ногой. Она протянула руку, но не достала дальше своего колена.
— Я слишком далеко, блин… Вал, возьми ее за руку.
Валиен склонился и нежно сомкнул пальцы на моих. Я удивленно посмотрела на него, а потом на Элламэй.
— Джемма, — сказала она, темно-карие глаза смотрели на меня. — Мы знаем, что в этих обстоятельствах все намного тяжелее. Ты не дома. Он не был тут счастлив. В озере Люмен у вас обоих плохие воспоминания. Он убит его огнем. И все мы боролись против Алькоро и Селено. Но, Джемма, ты все еще наш друг. Без политики и войны. Мы переживаем за тебя. Мы понимаем, что Селено был не таким, как мы думали. Мы знаем, что вы были важными друг для друга. Его смерть не обрадовала нас, и забота о его теле — не неудобство. Он был твоим мужем. Он был королем твоей страны. И он был тем, кого ты знала лучше всех. Он заслужил достойных похорон.
Мои руки задрожали вокруг миски с супом, слезы появились мгновенно. Я резко вдохнула, а потом сдалась — я опустила миску со стуком, склонилась, всхлипывая в руки. Ладони опустились на меня стаей, теплом на спине, плечах и коленях. Не меньше двух платков сунули мне в ладони.
— Это я в-виновата, — сказала я. — Во всем, что случилось, что пошло не так, в-виновата я.
— Блин, блин, — сказала Элламэй. — Вал, помоги встать, — подставка скрипнула, стук повторился пару раз, она прыгала по полу. Она отодвинула поднос с едой и села на чайный столик, выпрямив ногу в сторону. Ее ладони прижались к моим локтям.
— Это не твоя вина, Джемма, — сказала она.
— Если бы я была с ним… Если бы я догнала его с флагом, они бы н-не выстрелили…
— Или убили бы обоих, — возразила она. — Джемма, это была не твоя вина. Смертью винить нельзя.
— Ама, — прохрипела я. — С-смертью Амы можно. Это была наша вина.
Ладонь сжала мое колено.
— Да? — тихо сказала Мона. — Я долго думала об этом. Но если так, почему Кольм всегда винил себя? Он отпустил ее руку, пока бежал. Он оставил ее, не оглянувшись, — она провела рукой по моим волосам. — Почему я всегда винила себя? Я — королева страны, но я убежала, а она — нет. Она проявила смелость, о которой я не подумала. Она умерла вместо меня.