Когда она перешла к действиям против Сиприяна, я совершила ошибку и оторвала взгляд от платка, что сворачивала и разворачивала на коленях. Желудок сжался. Шаула смотрела на меня, лицо ее было холодным. Я быстро опустила взгляд, но не могла не ощущать ее взгляд. Я подглядела пару раз, она не менялась. Она все время, пока зачитывали обвинения, смотрела на меня.
Я решила утром вести себя смело, и я была в блузке, что не закрывала шею. Я думала, что это знак победы, но теперь я это ненавидела. Я ощущала на винном пятне все взгляды в зале, даже если мне казалось, и ее взгляд обжигал сильнее всего. Я хотела распустить волосы из пучка и закрыть ими плечи. Я хотела плащ или шарф на шее.
Я никогда не буду как королева Мона, что из пепла восстала сильнее, чем раньше. Я никогда не буду такой, как королева Элламэй, которая не запиналась, шла уверенно, зная, где ее место, и что она должна делать. Я всегда буду одной ногой в прошлом.
Обвинения закончились, приговор был озвучен. Веревка была готова. Я говорила себе утром, что буду смотреть, встречу ее взгляд, той, что погубила столько жизней. Но не стала. Я скомкала платок и рыдала в него еще сильнее. Элламэй была справа от меня, а Валиен слева. Сорча тоже была там. Я не ощущала их ладони на мне, пока скрипело дерево, шуршала ткань и свистели металлические петли.
Было то от горя, стресса или дней путешествия, сказавшихся на мне, но днем мое предательское тело взбунтовалось и оставило меня в постели, дрожащей от лихорадки. Элламэй приходила с бульоном, настоем из коры березы и коровяка. Порой приходили незнакомые целители, приносили мокрую ткань с холодом из озера. Я спала, видела ярко сны о детстве и не только. Мамин яркий дом. Тьма шкафчика, онемевшие ноги. Звезды, тепло тела Селено, прижатого ко мне. Разбитые камни на террасе, и он, неподвижный и искаженный, передо мной.
После двух дней лихорадка прошла. Я всплыла среди запаха пота, тело болело, но разум был ясным. В комнате было тихо, потрескивал огонь в камине. Правое ухо все еще звенело после взрыва на террасе. Я заерзала под одеялами, приоткрыла глаз и обнаружила рядом с собой Кольма.
Он поднял взгляд, когда я повернула голову, закрыл книгу и улыбнулся мне.
— Привет, — сказал он. — Как ты?
— Ужасно, — честно сказала я, во рту пересохло. — Но уже лучше.
Он оставил книгу на столике и налил мне чашку воды. Я благодарно приняла ее и сделала глоток.
— Что ты тут делаешь? — спросила я.
— Суд закончился пару часов назад, — сказал он и развел руки. — За выдачу информации меня приговорили к изгнанию.
Я медленно опустила чашку с водой.
— Надолго?
— На восемь лет.
Голова закружилась, я глубоко вдохнула.
— Кольм, — я закрыла глаза. — Мне жаль.
— Джемма.
Я открыла глаза.
— Иначе я не смог бы уйти, — сказал он. — Сам я не принял бы такое решение. А теперь у меня нет выбора, и так проще.
Я хотела спорить, настоять, чтобы он увидел ту же смелость, что и я, но понимала, что он имел в виду. Я вздохнула.
— Я такая же, — сказала я. — Проще, когда решения принимают другие. Я лучше тихо посижу в углу и посмотрю. В этом я хороша.
— Джемма, — серьезно сказал он. — Может, ты не понимаешь, но это не так.
Я опустила взгляд на чашку.
— Я не смогла выступить против того, что было в Алькоро. Я не выступила, как Мона, не выстояла, как Элламэй. Я не бросилась бороться, как Ро.
— Мир может выдержать не так много таких, как Мона, Мэй и Ро, — сказал он с теплом в голосе. — Мы с тобой — тихие работники. Нам приятнее быть в стороне. Это хорошо. Это не делает твои достижения хуже, чем у них, просто ты достигла их с меньшим… — он взмахнул пальцами, изображая фейерверк. — И ты выступила. Боролась за свою страну. За правду. И ты закончила с этим.
— С их помощью. С твоей помощью.
— Без помощи ничто и не делается, — сказал он.
Это было правдой. Я посмотрела на него.
— Ты мне теперь поможешь?
Он улыбнулся.
— Это будет честью.
— Я рыдаю от стрессов, — предупредила я.
Он кивнул.
— Я спорю с собой, когда пишу. Вслух.
Я рассмеялась. Он улыбнулся и посмотрел на книгу, которую оставил на столике — копию «Ныряющего зверинца».
— Спасибо, кстати, — сказал он. — За игуану.
— Не за что, — казалось, я рисовала давным-давно. — Это было… просто глупо.
— Но вызвало мою улыбку, — сказал он.
Я кивнула.
— Тогда не так глупо.
Его улыбка стала шире, он опустил взгляд на ладони. Волосы упали ему на лоб, растрепанные ветром. Я хотела задеть их, пригладить или растрепать сильнее — я не знала.
Его улыбка увяла, он разглядывал ладони.
— Я бросил кольцо Амы в озеро.
Тепло в груди вдруг сменилось холодом.
— Что? Когда?
— Перед тем, как пришел сюда, — сказал он, посмотрев на меня. — Перед приговором. Я приплыл на глубины, где мы хороним мертвых. Там слишком глубоко, чтобы нырять, — он прижал ладонь к своему колену. — Я опустил руку под воду и отпустил.
Я подумала, как он склоняется над водой на холодном ветру, смотрит, как колечко уплывает на глубину. Он смотрел на свою ладонь, словно не верил, что сделал это.
— Я плакал, — сказал он.
Я протянула к нему ладонь. Он, не колеблясь, опустил свою руку на нее, вторая ладонь скользнула под мою. Он выдохнул, склонил голову и зажмурился.
— Мне жаль Селено, — тихо сказал он. — Мне так жаль.
Я сглотнула.
— Я скучаю по нему.
Его большие ладони давили, согревая мои пальцы.
— Ты будешь еще долго скучать.
Я выдохнула. Мы молчали вместе, и тишина была вязкой, но не неловкой. Глаза жгло за веками, и я не сдерживала слезы. Его ладони обвивали мои, успокаивали простотой и глубиной его понимания. Он знал, что я чувствовала, он сам страдал от такой же ужасной потери, но все еще мог прощать и любить. Это утешало больше всего.
Слезы замедлились, я вытерла щеки рукавом.
— Что было в письме? — спросила я, открыв глаза. — В предпоследнем, что я не получила?
— О, — он потер шею. — Там… я просил тебя приехать на озеро ради собственной безопасности.
— Не верю, что это было все.
— Нет, — он кашлянул. — Я написал его после того, как Мэй и Мона вернулись из Сиприяна. Я был… не в себе. Я думал, что убил тебя, Джемма. И я понимал, что не просто хотел, чтобы ты посмотрела на петроглифы, но хотел и встретить тебя, — он покачал головой. — Я перешел границы…
— Что за слова ты использовал? — спросила я.
Он чуть покраснел.
— Глупые и упрямые, полагаю… «Я привязался к тебе за короткое время нашей переписки, и я молюсь за твою безопасность ради наших обеих стран…», — он покачал головой. — Только не смейся.
Я убрала свободную ладонь от губ.
— Прости. Но это хорошие слова.
— Я ошибся, написал их слишком вольно, — он опустил взгляд на наши ладони. — И теперь я ощущаю себя ужасно, словно надеялся… словно рад, что он…
Я сжала его ладонь.
— Я знаю, что это не так, Кольм. Ты был к нему добрее всех, и я благодарна за это. И… я рада, что не получила то письмо. Жаль, что оно попало в руки Шаулы, но… это бы многое изменило для меня. Я рада, что не знала о твоих чувствах, иначе мне было бы сложно не отвечать тем же.
Уголки его рта приподнялись, словно он подавлял импульсивную улыбку. Он провел большими пальцами по моей ладони, разглядывал мои пальцы, мою смуглую кожу рядом с его бледной. Это была моя левая рука, и рукав ночной рубашки был свободным. Он провел пальцами до моего запястья, нежно задел начало винного пятна. Я закрыла глаза, сердце трепетало.
Он вдруг поднял голову.
— Я могу тебя поцеловать? — спросил он. Слова вылетели быстро, словно сорвались раньше, чем он успел подумать.
Моя пауза вызвала его румянец, щеки и уши порозовели, скрыв часть веснушек. Я слабо улыбнулась, от этого золото его волос выделялось сильнее.