Дайте имя цвету… Красный? Вот берега реки — красные, и зеленый поток в них, и пурпурные камни в изумрудной воде. Желтое, серое и черное — это город вдалеке. Здесь, рядом, по обеим сторонам реки, — палатки. Выбирайте любой цвет — все они тут. Тысячи палаток, разукрашенные флажками, подобные воздушным шарам, вигвамам и пагодам — как яркие цветы на ковре, и люди в них — словно бесконечный танец красок. Три сверкающе-лимонных моста перекинуты через реку. Река стремится в кремовое море, где часты приливы, а штормы так редки… Вверх по реке идут прибрежные суденышки и морские корабли, а небесные спускаются прямо на голубое поле. Их пассажиры расхаживают среди палаток. Они всех рас и народов. Они едят и болтают, они развлекаются и смеются, и они носят яркие одежды. Порядок?
Запахи растений здесь душисты, и ветерки приносят их как ласковые поцелуи. Но когда эти запахи достигают ярмарки, они едва уловимо меняются. К ним примешивается запах опилок, который не так уж неприятен; и запах пота, который тоже не будет вам слишком неприятен, если этот запах — и ваш собственный. Запахи дыма над кострами, запахи пищи и чистый аромат пролитого вина. Вдохните этот мир. Попробуйте на вкус, пейте его и объедайтесь им. …Как этот человек с повязкой на глазу и альпенштоком. Он ходит среди торговцев и девушек, толстый, как евнух, но он отнюдь не евнух. Его правый глаз — огромен и кругл, как серое колесо. Недельная щетина обрамляет его лицо, а одежда давно потеряла всякий цвет. Он идет между палатками, и шаги его тверды.
Он останавливается выпить кружку пива и полюбоваться на петушиный бой.
Он ставит на маленькую птицу, — та разбивает большую в пух и прах, — и таким образом оплачивает свое пиво.
Он смотрит шоу лишения девственности, выкуривает сигарету с наркотиком и оставляет в дураках темнокожего человека в белой рубашке, который пытается угадать его вес. Потом из ближайшей палатки выныривает коротышка с близко посаженными глазами, подходит к нему и дергает за рукав.
— Да, — отвечает человек с повязкой, и голос его неожиданно глубок и силен.
— По вашей одежде, уважаемый, я узнаю в вас проповедника…
— Да, я проповедник — в некотором роде.
— Вот и чудесно. Не хотите ли малость подзаработать? Это совсем недолго.
— Смотря что я должен делать.
— Человек собирается совершить самоубийство и будет похоронен в этой палатке. Могила уже вырыта и все билеты проданы. Но сейчас публика начинает беспокоиться. Исполнитель отказывается убивать себя без должного религиозного сопровождения, а мы, видите ли, не можем протрезвить проповедника.
— Понятно. Это будет стоить вам десятку.
— А за пятерку?
— Тогда ищите себе другого проповедника.
— Хорошо, десятка так десятка! Пойдемте! Они уже хлопают и свистят! Человек с повязкой, прищурившись, входит в палатку.
— Вот проповедник! — выкрикивает зазывала. — Теперь мы приступаем. Как тебя звать, папаша? — Иногда меня называют Мадрак.
Зазывала вздрагивает и застывает с открытым ртом.
— Я… не знал… я…
— Давайте начнем.
— О'кей, сэр. Входите сюда, сэр! Проходите внутрь! Время не терпит!
Толпа расступается. Здесь человек триста. Лампы, все до единой, нацелены на огороженный канатом круг голой земли, в которой вырыта могила. Насекомые и пыль вьются по ступеням света. Открытый гроб лежит у открытой могилы, а рядом, на деревянном помосте — стул. Там сидит человек лет пятидесяти, его бледное лицо исчерчено морщинами и уныло, а глаза слегка навыкате. На нем только шорты; грудь, руки и ноги густо поросли волосами. Он искоса смотрит, как двое пробираются сквозь толпу.