— Все улажено, Долмин, — облегченно сообщает коротышка.
— А моя десятка? — напоминает Мадрак. Зазывала, вздыхая, сует ему сложенный чек. Мадрак внимательно изучает его и прячет в свой бумажник.
Коротышка взбирается на помост и сверху улыбается толпе. Затем он сдвигает на затылок соломенную шляпу.
— Итак, друзья, — его буквально распирает от радости — наше шоу начинается. Сейчас вы убедитесь, что ждали не зря. Этот человек Долмин готов совершить самоубийство для удовольствия почтенной публики. По личным мотивам от отказывается от большой гонки и соглашается заработать немного денег для семьи выполнением этого на ваших глазах. За представлением последуют подлинные похороны в той самой земле, на которой вы сейчас стоите. Держу пари, что вы давненько не видели настоящей смерти и сроду не бывали на похоронах. Сегодня вы увидите и то и другое, а сейчас все внимание — самому мистеру Долмину и святому отцу, пришедшему его напутствовать! Давайте похлопаем им обоим! Почтенная публика нетерпеливо рукоплещет.
— …И последнее предостережение. Не стойте слишком близко. Мы тут приготовили для вас небольшой фейерверк, и хотя наше заведение от пожара застраховано, но не застрахованы вы! О'кей! Прошу вас, джентльмены! Он спрыгивает с помоста как раз в тот момент, когда Мадрак взбирается туда. Мадрак наклоняется к сидящему человеку, рядом с которым уже стоит жестяная банка с надписью ВОСПЛАМЕНЯЮЩЕЕСЯ. — Вы уверены, что действительно хотите довести это до конца? — спрашивает он.
— Да.
Он вглядывается в глаза человека, но зрачки не расширены и не сужены.
— Почему же, сын мой?
— Личные мотивы. Я не хотел бы вдаваться в подробности. Отпусти мне грехи, отец. Мадрак кладет руку на голову самоубийце.
— Насколько я могу быть услышан кем-либо или чем-либо, могущим прислушаться или не прислушаться к тому, что будет сказано мною, я прошу, если прощение значит хоть что-то, чтобы был ты прощен за все, что совершил ты или не совершил и что требует прощения. И если не прощение, но что-то иное еще может послужить к твоей выгоде после разрушения твоего тела, я прошу, чтобы это иное было тебе дано или не дано, в зависимости от обстоятельств, чтобы обеспечить тебе эту выгоду. Я прошу этого как посредник между тобой и тем, что будет или не будет тобою, но для которого может иметь значение твое благополучие, если моя просьба как-то может влиять на него. Аминь.
— Спасибо, отец.
— Прекрасно! — в первом ряду рыдает жирная женщина с голубыми крыльями. — Прекрасно! Какой слог!
Человек по имени Долмин уже поднял банку с надписью ВОСПЛАМЕНЯЮЩЕЕСЯ и выплеснул на себя содержимое. — Есть у кого-нибудь сигарета? — спрашивает он и зазывала с готовностью протягивает ему пачку. В руке у Долмина зажигалка, но он медлит и смотрит на толпу, словно ищет кого-то глазами. — Неужели вам так не нравится жизнь? — спрашивают его. Тогда он улыбается и отвечает — Жизнь достаточно дурацкая игра, а дурацких игр я не люблю. Вдумайтесь, и вы последуете за мной… — Щелкает зажигалка. Благочестивый Мадрак к этому времени уже далеко от огороженного канатами круга.
Волна жара ударяет от пламени, и вопль пронизывает толпу как раскаленная игла.
Спокойны только шестеро с огнетушителями: огонь ведет себя смирно, пожара не будет и можно любоваться зрелищем.
Где-то в углу Мадрак складывает руки под подбородком и опирается ими на посох.
Скоро пламя гаснет и служитель в асбестовых перчатках выходит вперед, чтобы завершить работу. Публика безмолвствует. Ожидаемых аплодисментов нет.
— Так вот на что это похоже! — шепчет наконец кто-то, и шепот его слышен всем.
— Может и похоже, — доносится из глубины палатки, — а может, и нет.