— Он в любом случае умрет, — повторяет Фрамин.
— Но не от моей руки.
— Правильно. Но я не улавливаю разницы.
— И я не улавливаю, но убить Принца поручено мне.
— Возможно, Гору тоже кто-то поручил.
— Но не мой хозяин.
— А почему у тебя есть хозяин, Оаким? Почему ты не хозяин сам себе? Оаким трет лоб.
— Я… действительно… не знаю… Но я должен сделать то, что мне сказано.
— Понимаю, — говорит Фрамин, и пока сбитый с толку Оаким раздумывает, крошечная зеленая искра слетает с кончика трости поэта и касается шеи посланца Дома Мертвых. Оаким раздраженно чешется.
— Что это?..
— Местное насекомое, наверно, — говорит поэт. — Пошли!
Дверь перед ними открывается от постукивания трости, а охранники засыпают после короткой зеленой вспышки. Позаимствовав у них два плаща, Оаким и Фрамин направляются к центру города. Найти храм легко. Войти — куда сложнее. Ибо перед входом — охранники, обезумевшие от наркотика.
Двое в плащах подходят и требуют впустить. Восемьдесят восемь копий наружной охраны нацелены на них:
— Публичного поклонения не будет до закатных дождей, — воины дергаются марионетками в такт своим словам.
— Мы подождем. И — ждут.
С закатным дождем они присоединяются к процессии промокших паломников, входят во внешний храм и пытаются пройти дальше.
Их останавливают триста пятьдесят два копьеносца, охраняющие следующий вход.
— У вас есть знаки молящихся внутреннего храма? — спрашивает капитан.
— Конечно, — говорит Фрамин, поднимая свою трость.
После этого капитан, очевидно, решает, что знаки у обоих есть, и им дарован вход.
Затем, на подходе к самой Святая Святых, они остановлены офицером, командующим пятьюстами десятью стражниками, также одурманенными наркотиком, которые охраняют последний проход.
— Оскоплены?! — спрашивает он.
— Оскоплены, оскоплены, — уверяет Фрамин звучным сопрано. — О, дай нам пройти, — глаза его сверкают зеленым, и офицер отступает.
Войдя, они видят алтарь с его пятьюдесятью охранниками и шестью странными жрецами.
— Сандалии там, на алтаре.
— Как их заполучить?
— Лучше по-тихому, — говорит Фрамин и, пока не началась телевизионная служба, проталкивается поближе к алтарю.
— Как по-тихому?
— Хорошо бы подменить их нашими собственными, а священные надеть и без суеты уйти отсюда.
— Подходит.
— Что если бы они были украдены пять минут назад?
— Я понял тебя, — говорит Оаким и склоняет голову, как в молитве. Служба начинается.
— Аве, Сандалии, — лепечет первый жрец, — владеющие ступнями…
— Аве! — поют остальные пять.
— Добрые, благородные и блаженные Сандалии…
— Аве!
— …пришедшие к нам из хаоса…
— Аве!
— …просветить наши сердца и уберечь наши ноги.
— Аве!
— О Сандалии, несущие человечество с начала времен…
— Аве!
— …превосходные вместилища ступней.
— Аве!
— Аве, удивительные, носившие бога Котурны!
— Мы поклоняемся вам.
— Мы поклоняемся вам!
— Мы обожаем вас в величии вашей сущности!
— Слава!
— О, изначальная обувь!
— Слава!
— Высшая идея Сандалий!
— Слава!
— Что бы мы делали без вас?
— Что?
— Наши пальцы были бы исколоты, пятки исцарапаны и мы бы страдали плоскостопием.
— Аве!
— Защитите нас, ваших обожателей, добрые и блаженные Сандалии…
— Пришедшие к нам из хаоса…
— …в день мрака и скорби…
— …из пылающей бездны…
— …пылающей, но не опалившей вас, о Сандалии?
— …вы пришли успокоить и поддержать нас…
— …укрепить и ободрить нас…
— Аве!
— …вы понесете нас открыто и смело вперед…
— …ныне, присно и во веки веков!.. Оаким исчезает.
Ледяной вихрь проносится над залом. Это-ветер изменения времени; и на алтаре возникает туманная тень.