Натаниель протягивает мне руку, помогая встать.
– Нет – к счастью. Твердое убеждение делает из людей фанатиков, отрицающих все, кроме собственных идей. Сомневаться больно. Но это правильно.
Надо поразмыслить. Я думаю слишком много? Или слишком мало? Сомневаюсь понапрасну – или сомневаюсь не в том, в чем нужно? Какие мои решения были правильнее других и был ли у меня выбор?
Мы идем дальше, держа верхнюю одежду в руках, – в кратере слишком жарко.
– Вдруг этим дело не кончится? – тихо спрашиваю я. – Вдруг одна часть меня победит другую и останется только Королева, а Майлин, которая оказалась в Лиаскай, исчезнет?
– Такого не случится, – отвечает Натаниель.
Откуда ему знать?
– Уже случилось! Я изменилась. Я делала то, что…
– Ты делала то, что необходимо, – мягко заверяет меня Натаниель, касаясь моей руки. – И я тоже.
Он не понимает, о чем я говорю. Он не ведает, что я отдала Истинной Королеве все воспоминания о сестре. Теперь я знаю только, что ее звали Виктория. Смутно припоминаю ее лицо. Но все мгновения, проведенные с ней, испарились. Вместо мощных, ярких воспоминаний, которые сделали меня той, кто я есть, есть лишь тени, и мне не разглядеть, что они прячут.
Боли нет: она далеко и не может навредить мне. Меня больше не одолевают горе и тоска. Мне следует быть благодарной и счастливой.
Но разве, утратив все это, я осталась прежней?
Мы выбираемся из ущелья, и вдруг становится очень холодно. Перед нами простирается огромная пустыня: повсюду снег и сверкающий лед. Сосульки поблескивают на чахлых ветвях, словно диковинные цветы. Из пропасти вырывается теплое зловонное дыхание, но ему до нас не достать. Поскорее бы убраться от этого ущелья.
– Надо же! Я увидел Бездонное Ущелье изнутри, – оглянувшись назад, с неверием замечает Натаниель. – И вышел оттуда живым.
– Так это Бездонное Ущелье?
Я нечасто слышала об этом месте и запомнила большей частью из-за Лиама, который использовал его название как ругательство.
– Оно самое. И теперь нас будут воспевать, ибо мы первые, кто смог оттуда вернуться.
– Как жаль, что поблизости нет ни одного слагателя песен.
– Это точно. Расскажем – и нас примут за хвастунов и лжецов. Покажи-ка Церцерис.
Открыв медальон, протягиваю его Натаниелю. Тот кивает.
– Да, я так и думал. Трещина тебе ничего не напоминает?
И тут меня осенило. Я невольно прикрываю рот ладонью.
– Трещина похожа на Бездонное Ущелье.
– Именно. Твоя разорванная Королева наметила на Церцерисе цель. Любой, кто им воспользуется, попадет в Бездонное Ущелье, иначе и быть не может. Пойдем дальше. Если не поторопимся, то уже никому о наших приключениях не расскажем. Темнеет, а зимние ночи суровы.
И не только ночи. Мы двигаемся на юг, и чем дальше от Ущелья, тем ниже опускается температура. Дует пронзительный восточный ветер, в лицо впиваются ледяная крошка и снег. Надвинув капюшон на лоб, я прячу руки в рукавах шубы: иду осторожно, чтобы не поскользнуться на льду. Натаниель обернул шарф вокруг шеи, рта и носа, чтобы легче дышалось, а то воздух слишком холодный. Он прав, одежда из меха и кожи хорошо греет, однако нам нужно постоянно двигаться, чтобы не замерзнуть.
– Здесь поблизости есть деревня? – я почти кричу, чтобы Натаниель меня услышал. Ветер словно сговорился с завывающей метелью.
– Поблизости нет, – отвечает Натаниель и указывает в сторону леса. – Но деревья дадут нам приют на ночь.
Великолепно! Одно дело просто ночевать в лиаскайском лесу. И другое – ночевать в нем во время надвигающейся бури.
– Деревья? А сторожек там нет?
Натаниель бросает поверх своей модной повязки весьма красноречивый взгляд, будто спрашивая, нет ли у меня еще каких пожеланий.
Надув щеки, выпускаю облачко пара. Так теплее.
До леса мы добираемся с наступлением темноты. Смеркается здесь рано и очень быстро. На ветках деревьев висят прихваченные морозом листья. Кажется, будто они забыли опасть осенью и теперь обречены всю зиму висеть так, бросая на лес длинные тени. Скоро совсем стемнеет и придется остановиться. Невольно вздрагиваю – на ветке что-то странное…
– Это?..
Умолкаю на полуслове: сама вижу, что это птички. Безобидные, маленькие птички, которые уселись на ветки поспать и замерзли. Может, птички умерли от холода, или их сгубил голод, потому что они не смогли оторвать от ветвей крохотные лапки. Мы совершенно беззащитны, а спать в лесу, где птицы замерзают на деревьях… Вот только подумаю об этом, и зубы стучать начинают.
Ища, где устроиться на ночлег, мы собираем хворост. Этого хватит, чтобы развести костер. Наконец, мы примечаем хорошее место, защищенное от ветра вечнозеленым кустарником.