В пятнадцать лет у Лиа развилась булимия — в те времена эта болезнь еще не стала модной. После того как она вдруг упала в обморок, ее срочно отвезли в больницу, где она провела целый месяц. До этого обморока Вирджинию ничто не настораживало, она не замечала, что с одной из ее дочерей творится неладное. Когда Лиа попала в больницу, мать, конечно, уделяла ей внимание, но не снизошла до того, чтобы нарушить привычный ритм жизни. Участвуя в то время в турнире по гольфу, она не пропустила ни одной игры.
— Вы не обсуждали с матерью этот случай в прошлом году, когда ездили к ней? — спросила Элин.
— Нет, тогда было неподходящее время, чтобы злиться на мать. Я хотела ее поддержать и по возможности ей помочь.
— То есть быть такой, какой она никогда не была по отношению к вам? Не в этом ли состояла ваша месть?
Лиа поморщилась:
—Что-то в этом роде, но ничего не вышло. Моя мать не отличается развитой интуицией. Мои мотивы всегда были выше ее понимания, и в этот раз, если я поеду в Мэн, получится то же самое. Мне не стоит ехать, правда не стоит. Лучше отослать билеты обратно, вежливо поблагодарить и отказаться. Я могу сослаться на то, что у меня нет времени.
Лиа очень хотелось так и поступить, но самое неприятное заключалось в том, что время у нее как раз было. Разве что она затеет ремонт или отправится в путешествие. Ее отказ Вирджинии определенно не понравится, но так матери и надо, она это заслужила.
— Но ведь я не могу так поступить, правда? — Лиа безнадежно посмотрела на Элин. — Хоть я и не знаю в Мэне ни единой живой души, я приеду туда на две недели, как просит мать, и выполню дочерний долг, даже понимая, что она этого никогда не оценит.
— А может, оценит. Возможно, вас ожидает сюрприз, Не забывайте, Лиа, что ей исполняется семьдесят, это серьезная веха, возможно, в ней что-то изменилось.
— Хорошо бы. Наверное, если я все-таки поеду, это будет одной из причин.
— Назовите мне другие.
— Она моя мать.
— А еще?
— Она обратилась ко мне, а не к Кэролайн или к Анетт.
— А еще?
— Ей почти семьдесят лет, она может в любой момент умереть, и тогда меня до конца жизни будет мучить совесть. И еще, когда все будет сказано и сделано, мне хочется получить ее одобрение. Это, может быть, мой последний шанс. — «Последний шанс — как это мрачно звучит», — подумала Лиа. — Она пишет, что хочет побыть со мной, поговорить. Именно этого мне всегда хотелось, как же я могу отказаться? — Лиа попыталась это представить и не смогла. — В общих чертах это все. Я не хочу ехать, но не могу не поехать.
Она встала с кушетки.
Элин проводила ее до двери.
— Лиа, все не так просто. Вот вы сказали, что плохо сходитесь с новыми людьми, а я думаю, вы можете с этим справиться. Этой поездкой вы докажете себе, что можете. И еще одно. У вас все еще недостаточно высокая самооценка, но правда заключается в том, что вы откликнетесь на просьбу матери потому, что вы хороший человек. Это действительно так. Вы совсем не такая, как мать, вы не равнодушны к людям и не боитесь это показать. Это очень хороший признак.
—Возможно. Но что будет потом, когда эти две недели закончатся? Мать с улыбкой потреплет меня по щеке и отошлет домой, как всегда поступала в прошлом?
—Вы будете знать, что сделали все от вас зависящее и вам не о чем жалеть. Вы побываете в двухнедельном отпуске, в новой, непривычной обстановке и благополучно вернетесь, ничего не потеряв. У вас открыты глаза. Вы знаете, чего можно ожидать, а чего не стоит. Все будет хорошо. Вы справитесь.
В последующие недели Лиа цеплялась за эту мысль, хотя в то же время пыталась найти для себя убедительный предлог отказаться от поездки. Она позвонила Сьюзи Макмиллан — ее третий муж служил послом и имел давние связи в дипломатическом корпусе. На приемах, которые устраивала Лиа, супруги Макмиллан были ее главной опорой.