«Почему ты мне это рассказываешь?» — мимолетные нотки недоумения не скрылись от восприятие ТИСа.
«А почему нет? Твое неведение так наивно. Тебя хорошо зачистили. Вижу, постарались любя. Если ты вообще ничего не помнишь. Если не знаешь и никогда не интересовался. Интересно, как же ты смотрел на людей? Кто они для тебя, если не твое прошлое?»
Но коварный вопрос остался без ответа, потому что ведущий отмел его, как нечто, выходящее за рамки его нынешнего доверия.
«Почему остальные молчали обо всем?»
«Эти? — легкий касательный сигнал, прошедший по всем отложенным связкам четверки. — Или те, что были до нас? Считай, что тебе сейчас повезло. Кому-то запрещено, как мне, и он верит, что нейрологи достанут их всюду. Кто-то боится вспоминать лаборатории. Кто-то не помнит Базы, потому что перед выпуском его тоже зачистили. А кто-то считает, что вся наша жизнь — череда настоящих боев от самого полигона. Я слишком долго собирал эти факты. По крупицам слушал, о чем шепчут другие. И пока человечек пытал меня и копался в моей памяти, он тоже открывал свой разум».
«Как много ты помнишь?»
ТИС не спешил отвечать. Его личный канал прокрадывался к сознанию ведущего, с хищной ухмылкой и дразнящими искрами довольства. Тяжелое ожидание полиморфа питало эту голодную скуку ведомого напарника. И когда он насытился им вдоволь, лишь тогда дал ответ:
«Я помню всё. Всё от момента рождения до облавы, которая привела меня в Компанию. А каким же монстром был ты, если они зачистили всё, без остатка?»
Слова срезали привычную корку равнодушия и расчетливости. Отчего-то они пробирали до самых недр, расковыривая то, что могло бы там спать. Но в глубине сознания не находилось ответов. Однако и ТИС не замолкал, и его слова звучали в личном канале как шепчущий фон.
«Ликвидатор Тагрона. Планеты, название которой по какой-то причине даже вырезали из истории в мои годы. Каким ты был, если тебе не оставили ничего? Что ты сделал, если тебя начисто зачистили, но ты остался лучшим? Выжившим, в отличие от других. Не сошедшим с ума, после всех лет стазиса в стойке. Наводящий ужас своим присутствием на экипаж. Сто четырнадцатый серии Эм Ей Гэт. Буква Эм тебе к лицу. Приросла за годы… Так же как буква Рау. Тебе подходит. А вот Тау будет за Тагрон. Как тебе такое сочетание в имени? …Март».
Светокристаллы отключенного полиморфа вопреки блокировке разгарелись двумя раскаленными алыми углями. Экран панели под стойкой вспыхнул предупреждениями, а потом сгорел от направленной перегрузки и потух.
«Смотрю, я точно попал в твой настрой, — мысленно пристраиваясь рядом, сказал напарник. — Поздравляю с клинической амнезией, Март. Ты просрал все, о чем не помнишь, но у тебя было».
ТИС мелочно торжествовал от того, какое бешенство его новости вызвали у напарника. Животное чутье подсказывало, что злость направлена не на него, а проходит мимо. Как артиллерийский выстрел тяжелого орудия над головой. И эта чистая ярость напарника радовала и согревала в бесконечном прыжке. Как горячий металл раскаленного орудия. Как жар двигателей, после затяжного полета. Ярость на других. На всех. За то, что стало. За то, в чем они вынуждены сидеть.
Но вот внезапно ощущения сменились, расширяя границы объемного пространства. Лампы ангара постепенно разгарались ярким освещением, четверка полиморфов вопросительно завозилась в общем канале. МЕГ, окрещенный ныне Мартом очнулся от ярости и погасил светокристаллы, закрывая свои эмоции и принудительно снижая параметры агресси на минимальный процент. ТИС пока не разрывал общий контакт, но прислушался к окружающей среде. Вскоре на них подали питание, и на сенсоры хлынул поток свежих данных. Флагман «Белого шторма» долгожданно вышел из прыжка.
«Внимание боевому отряду…» — в сознание просочилась стандартная рабочая команда, за которой последовал поток данных с четким целеуказанием и новым приказом.
Пятьсот двенадцатый искристо улыбался, косясь горящими голубыми светокристаллами на напарника. Приказ он слушал в фоновом режиме. Больше всего его интересовали ощущения и поведение страшего после таких слов. А Марту требовалось время на борьбу с самим собой и своей яростью. Фиолетовые, пограничные огоньки буравили сослуживца напротив, колеблясь в тонах. Сочная и бурлящая злость уходила вглубь неохотно.
Наконец, питание подали на двигательные системы, а тяжелые захваты разошлись в стороны, освобождая полиморфов от стоек. Пятьсот двенадцатый мягко спружинил на своих конечностях, покачавшись на них с хищной грацией юркой боевой машины. Он не говорил Марту больше ничего, но чуял, что тот ждал от него еще хоть что-нибудь. Слов? Предложений? Идеи? ТИС это понял и уловил этот шаткий миг, когда он мог бы предложить что угодно, вплоть до ликвидации их флагмана. И взбешенный напарник, легко уничтожающий чужие корабли в одиночку, мог бы рискнуть. Им могло бы хватить одной искры протеста, чтобы сговориться и перебить всех вокруг. Но не здесь. Не в центре космоса вдали от любой нормальной планеты.
Когда из ангара откачали весь воздух, ТИС мягко переступил тяжелыми лапами, сходя со стойки как невесомый ящер. Последний острый взгляд кольнул Марта в сознание, а потом всё в ведомом неуловимо изменилось. От пластики до поведения. И пиратской речи, которую он завел, вновь обратившись ко всем в звене:
«Ну что, пацаны? Как всегда по старой схеме? Считаем очки! Кто набьет меньше всех, тот лошара!»
И только стремительный прыжок с выпуском крыльев и вход в летучий оборот прямо в центре аграна напомнил Марту о том сумасшедшем бойце, живущим полетами, который еще недавно делился с ним памятью. Если раньше ведущий не придавал значения этой летучей игре, то сейчас он запоминал каждую его манеру движения. Невольно сравнивая с тем, что видел. Анализируя. И после быстрого прогона собственной памяти Март осознал, что теперь эту манеру полета, как почерк, он больше не спутает ни с кем.
Глава 21. Конец мира
Аширу казалось, что до фарэйского приснопамятного рынка они добирались аж на другую сторону планеты. Предусмотрительный племянник вновь окружил себя парой телохранителей-пилотов. На сей раз челноком управлял второй фарэец, с явным облегчением вновь влезший в привычные местные шмотки. Безрукавка, туго обтягивающая тело, щедро демонстрировала прекрасную тренированную мускулатуру, в то время как на черных штанах болталось много лишних ремешков, подсумок, заклепок и затяжек явно декоративного характера. Ашир не переставал удивляться, как этот тип с фигурой тяжелоатлета и грацией массивного крейсера умудряется в недрах челнока ни за что не цепляться своей мишурой.
В полете оба фарэйца молчали. Хайго копался в информационной панели в рубке, перебирая десятки каких-то объявлений и сводок. То и дело он ненадолго задумывался и ерошил грубой пятерней шевелюру на всех своих трех ирокезах. Ашир не мог точно судить о его фигуре, скрытой за толстой курткой из натуральной кожи, которая каждым скрипом на натянутых складках кричала о своей дороговизне. Но по широким необъятным плечам легко мог предположить, что оба фарэйца одной весовой категории. При том, хорошо откормленной, если судить на сравнении с другими, кого он видел на базе.
Второй телохранитель, бегло представившийся как Дэйро, то и дело поглядывал в инфопанель первого, отчего у Ашира замирало сердце, потому что пилот беспечно отвлекался от штурвала. Один раз глава компании «Амина» не выдержал и выразительно кашлянул, тут же привлекая внимание. Дэйро повернулся к нему вполоборота, вопросительно вскинул брови, а потом выразительно покосился на штурвал.
— Да я хоть вслепую посажу, — пренебрежительно кинул он в ответ, после чего вернулся к более важному созерцанию сводок в панели первого и пару раз отметил что-то ему пальцем через плечо.
Ашир нервно сглотнул, чуя, как по спине у него поднимается холодок.
Но весь путь прошел без приключений, а когда они начали подлетать, Кири поманил дядю к обзорным экранам, указывая на бурлящую жизнь от границы рынка до горизонта.