Поэтому генерал Лаккомо был спокоен за заслуженный отпуск, и знал, что ему не придется тревожить и отрывать команду от семей. Только что он сам будет делать во время этих скучных дней — он пока не знал.
— Калэхейн, объявляй всеобщую готовность к прыжку, пятнадцать минут, — сказал Лаккомо, выходя из состояния живой статуи на мостике и всплывая из размышлений.
— Есть, командир, — когда-то бывший летный инструктор и наставник, а ныне первый помощник включил громкую связь. — Внимание, всему личному составу приготовиться к гиперпрыжку. Идем на Торию. Время до прыжка — пятнадцать минут.
Экипаж знал своё дело. Посыпались отрывистые команды. Расчёт координат и параметров временного потока. Запуск энергонасыщения окружающего пространства. Разворачивание щитов и расчёт глубины «погружения».
Лаккомо, не моргая, вглядывался в огромную обзорную стену, включённую в режиме имитации полной прозрачности. Словно напоследок запоминая родной космос и такие понятные звезды. Ненадолго с ними придется расстаться, спуститься на планету, отдать свой долг родине, перетерпеть неприятное погрязшее в интригах общество. Чтобы потом вновь вернуться сюда, в тишину Вечной, взирающую миллиардами сверкающих «глаз».
Вскоре обзорная стена погасла, сделавшись матово-серой. Во время прыжка она всегда отображала что-нибудь нейтральное, имитирующее полет сквозь пространство. Наружным камерам и сенсорам нечего было показывать при погружении — ни одна технология не могла «заснять» те зоны, куда опускался корабль для перемещения.
— Десять секунд до прыжка, командир. Восемь… семь… шесть…
В воздухе запахло электричеством и кожу привычно защипало.
Лаккомо молча опустился в своё кресло. Казалось, все остается неизменным. Экипаж на мостике привычно занимался работой, приборы до последнего работали в штатном режиме. Только в глубине корабля, где под защитой покоилось ценнейшее ядро, Лаккомо знал, что в данные секунды разгораются холодным голубым свечением сотни кристаллов, и лавиной идет бесконечное число расчетов.
Озоновый запах достиг своего апогея. Как он его обожал…
— Три… два…
Флагман завершил подготовку и исчез из привычной трехмерной реальности, соскользнув в параллельные глубокие слои пространства. Ядро вспыхнуло энергией, подхватывая весь корабль за границу щитов.
— Один…
Прыжок.
Мгновение замершего времени и абсолютной тишины. Пауза, как задержанное дыхание на вдохе и миг между ударами сердца.
Рывок.
А после него, словно очищенные от налета, возвращаются все яркие звуки. Гулко случит пульс, не продолжая прошлый ритм, а будто начиная отсчитывать новый. Каждый раз — как новое рождение, и каждый прыжок — как рывок веры в никуда, чтобы выйти, где запланировано.
Лаккомо выдохнул, незаметно поведя плечами, и расслабился. Впереди оставалось всего пара часов, которые можно было провести наедине с собой.
***
Тория.
Вечер того же дня.
Казалось, Лазурный Берег не менялся с годами. Течение жизни в центре Торийской империи словно проходило с особой медленной скоростью. Все так же как и столетия назад по вечерам на улицах прогуливались семейные пары, женщины облачались в традиционные длинные наряды, мужчины жреческой профессии отращивали волосы, а студенты Академии гоняли по речным каналам столицы только после заката.
Казалось, эта тишина и спокойствие было вечным.
Но какой ценой…
— Ваше Величество! Да хранит вас Вода и Ветер! Как я рад! — невысокий хозяин прибрежного ресторана лично вышел обслужить любимого гостя. — Мои сиани тоже расцветают каждый раз после вашего прихода.
— Ваши сиани будут цвести круглый год, Сайто, — с искренней скромной улыбкой ответил Лаккомо. — У нас запланироовано много коротких отпусков.
Мужичок довольно просиял, словно с ним поделились не рядовой новостью, а душевным откровением. Своего Алиетт-Лэ он обожал. И дело было совсем не в статусе вице-короля или в его деяниях. Многие любили Лаккомо вопреки сложившейся репутации.
Зачастую, он даже сам не понимал почему.
— Вам сегодня как обычно? — спросил хозяин ресторана, чутко подметив, что сегодня Его Величество не настроен на длительную беседу.
— Да, — согласился Лаккомо, уже уплывая своими мыслями куда-то вдаль. — Ваши улитки бесподобны. А через пару дней я бы зашел к вам на золотую трэцу.
— Оо! Замечательно! — расцвел хозяин. — Я сегодня же передам своим рыбакам. А еще я бы порекомендовал вам попробовать мой новый чайный сбор.
— Тот самый с предгорья Нефритовой Горы? — вспомнил Алиетт-Лэ их прошлый разговор. После чего добавил, уже видя по довольным глазам хозяина. — Вы все же рискнули добраться туда.
— Именно.
Лаккомо восхищенно кивнул головой. Он непонаслышке знал, как коварны и опасны подступы к главной торийской святыне. Чего говорить, мужчине удалось удивить своего Алиетт-Лэ.
— Не смею отказаться, — улыбаясь, ответил Лаккомо. — Приносите.
Хозяин ресторанчика вежливо поклонился и удалился, оставив вице-короля любоваться видом из окна, наедине с размышлениями.
Лаккомо любил этот обыкновенный с виду и простой ресторан. Тихое местечко выходило окнами на залив, где вольготно разросся главный столичный порт. В отличие от многих других портов, где не повезло побывать вице-королю, здесь никогда не воняло рыбой, а засилие кораблей не портило естественный ландшафт. Сам ресторан находился в стороне от причальных рейсовых площадок, а потому вокруг него никогда не было людского столпотворения. Тихий закуток не привлекал жадного внимания гостей столицы, в то же время открывая широкий обзор на всю прелесть живущего своей жизнью порта. Отсюда столица не выглядела сонной. Наоборот, вся ленность оставалась где-то глубже, в тихих жилых кварталах, среди укромных закутков и мелких семейных магизинчиков. Здесь же, в порту, бурлила жизнь, над которой покровительственно возвышались на вершине гор колоссальные древние статуи водяного и воздушного Змея.
Символы былого величия Тории.
Сомнительные, конечно, символы, как считал Лаккомо. В старых хрониках говорилось, что предки его клана вытачивали Змеев из скал вручную. Расточительная трата человеческих ресурсов… И всего лишь для грандиозной демонстрации своих сил иным народам.
Глупо. Это было даже не оружие.
Лаккомо прогреб изящными пальцами волосы и поднял взгляд в небо, где за толщей атмосферы, по высокой орбите проплывала огромная верфь вместе с его кораблем. Он просто всегда знал, где в конкретную минуту находится его «Стремительный».
Его оружие.
Истинное оруже террора, как прозвали его на торийских колонях, где он впервые проявил свою мощь.
— Угощайтесь, ваш чай, — тихо сказал хозяин ресторана, расставляя на столике перед Алиетт-Лэ небольшой чайничек и мелкие плошки. Повеяло горными травами, легкими сладковатыми оттенками молодых цветов и особой специфической свежестью, которую могут признать не многие.
— Благодарю, — вежливо кувнул Лаккомо, с ностальгией вспоминая морозные оттенки запретной Нефритовой Горы.
Хозяин кивнул и почти бесшумно удалился, а Алиетт-Лэ неспешно наполнил свою чашку и задумчиво взял ее в руки, грея ладони о теплую керамику.
Многие говорят — Тория уже не та, что была раньше. Минули века расцвета и великих исследований галактики. Прошло время разведчиков и мастеров боевых исскусств. Последние школы Солнца выпускают лишь несколько десятков учеников, а единственная школа Звезд с трудом набирает в ученики единицы. Даже ритуалы тени и совершеннолетия проходят не все — мало кому вообще отзываются великие Духи.