А желающих хватало.
Даже родные торийские колонии поначалу доставили свою обязательную порцию проблем. Именно благодаря им Лаккомо стал тем, что сейчас боятся и ненавидят даже сторонние Федералы — палачом Тории.
Ведь как некрасиво получилось — после мягкой политки отца многие далекие кланы почему-то решили, что молодые братья еще более наивны и терпимы к их действиям. В первые же годы после коронации Эйнаора как Лоатт-Лэ колонии попытались продавить свои права. Настоять на повышении собственного статуса, смягчении отношений с Федерацией, вплоть до полноценного слияния, даже выдвигали предложение о смене пирамиды власти и введении на самой Тории аналога личного Сената.
Лаккомо эта тенденция не понравилась и разозлила. Эйнаор тоже согласился с его выводами, решив, что с такими колониями и внешних врагов не надо. Ситуацию нельзя было затягивать — любое промедление ослабляло власть и силу династии. Отец в свое время боялся жестких мер против вроде бы ни в чем не повинных кланов, но Лаккомо радикально освободил Зотолой Престол от отвественности. Как Алиетт-Лэ и вице-король он законно и официально попросил брата «разделить зоны влияния». Тем самым получив сомнтельные и протестующие колонии под свою личную ответственность.
— Ваши действия незаконны, Ваше Величество! — как-то давно возмущался глава крупного клана. Узнав о решении молодого Эйнаора, этот представительный, рослый и крепкий столетний мужчина сразу же лично явился в Золотой Дворец на Торию, чтобы побеседовать.
Как же… Побеседовать он явился.
— Это возмутительно! — громко на весь малый тронный зал заявил глава клана. От негодования и ярости он даже вынужден был крепко схватиться за края своей длинной церемониальной мантии. В обычное время его осанке, величественности и крепости вида можно было даже позавидовать.
Но тогда, стоя на пару ступеней ниже подиума с Престолом, с едва подергивающимся глазом и быстро пульсирующей жилкой на виске глава клана выглядел жалко. Весь лоск слетел от возмущения, а грозный взгляд, которым он привык у себя дома одергивать молодых зазнавшихся потомков, на венценосных братьев не действовал.
Занятно. На что он надеялся? Или ожидал, что его возраст и командный тон подействует и как-то отрезвит молодых королей? И если хотя бы Эйнаор уже видел этого мужчину единожды во время принесения пресяги короне, то Лаккомо знал о нем исключительно по досье и фактам в документах. Которые не радовали.
— Что же именно Вас возмущает? — мягко и даже с любовью к своему подданному спросил Эйнаор, расслабленно и терпеливо сидя на золотом троне в богатой и обязательной к приему мантии и тонким ажурным ободком на голове, заменяющим корону.
Брат умел манипулировать словами и голосом, чтобы добиться желаемого результата от собеседника. Вот и тогда, одной фразой он выбесил своего клановца еще больше.
— Что именно?! Ваше Величество, никогда еще за все время существования нашего народа Тория не позволяла себе дробить территории! Это неправильно! Империя должна оставаться цельной. А своим решением вы фактически отсекаете нас от подданства короне!
— Патронажа короны, вы хотели сказать? — уточнил Эйнаор, незаметно для клановца дрогнув уголком губ. Стоя сбоку и вольно опираясь локтем на Престол, Лаккомо лишь по связке уловил братскую иронию и ухмылку. — Я лишаю вас патронажа и защиты короны?
— И это в том числе, — согласившись, кивнул глава клана. От злобы у него даже заходили ходуном жевалки. — Ваше решение недальновидно. Что станет с колониями, когда власть перейдет вашим сыновьям? Неужели вы вознамерились поделить нашу империю и тем самым ослабить, породив дробление? Где станет колониальный центр? У Алиетт-Лэ, насколько мне известно, нет своего центра, кроме собственного корабля. Или его престол, под который мы Вашим велением попадаем, будет капитанский мостик?
Лаккомо вздохнул и мысленно успокоил тихо подкипающего брата. За последнее время они выслушали немало подобных изречений. И если критику в свой адрес Эйнаор принимал с абсолютно непрошибаемым лицом и волей, то слова в адрес брата и его космического местообитания словно дергали его за особо чувствительный нерв.
— Что случится с нашей империей, если ваши мнения разойдутся? — продолжал вещать клановец. Теперь его уже однозначно понесло. — Как нам предстоит действовать в таком случае? Подчиняться Лазурному Престолу или вашему брату? А что если он поведет нас на войну? Против Федерации или сторонних видов? Что если в династии начнутся дрязги и войны за старшенство? Колонии всегда поддерживали только Лазурный Престол и стояли на страже традиций и установленных порядков! Мы знаем, что ожидать от Престола и можем давать Вам советы для лучшего управления единым государством. Но не знаем, что ожидать от Алиетт-Лэ, чья задача заключается в обесепчении силовой поддержки империи! Фактически в управлении военных сил. Или наши колонии теперь будут кормовым придатком к армии? Ваше Величество! Является ли это решение вашим личным? Что если ваш брат…?
Эйнаор не дал ему договорить.
— Довольно. Мое слово — закон для вас. Я доверяю своему брату.
Глава клана осекся, словно от ментальной оплеухи. Возмущение перешло в раздражение, но под взглядом Лоатт-Лэ он просто не мог больше добавить ни слова. Хотел, знал что сказать, но не мог. Отчего начал приходить в ярость.
— И напоминаю еще раз, — продолжал Эйнаор. — Что отныне ваша колония попадает в распоряжение Алиетт-Лэ. Он — моя правая рука. И все его действия осуществляются с одобрения Лазурного Престола и не нуждаются в уточнении и апелляции.
Лаккомо тогда поборол желание положить руку на плечо Эйнаору, но знал, что после аудиенции брата придется успокаивать. Такие беседы ему пока давались тяжело.
— Это всё? — краснея от злости и чувства униженной гордыни, переспросил, стиснув зубы, глава клана.
— Да, — вместо Эйнаора взял слово Лаккомо, отлипая от Престола, выпрямляясь и складывая руки за спиной. — Дабы не вынуждать вас явлением ко мне на корабль все дальнейшие переговоры я проведу на Вашей территории.
В тот же день глава клана покинул Торию и вернулся в свой мир, а Лаккомо углубился в изучение личного досье своего нового вассала. После него был еще один недовольный, за ним следующий. Никогда раньше главы кланов так оперативно не являлись в столицу. Лишь немногоие высказывали легкую настороженность и просили аудиенции самого Алиетт-Лэ. Большинство же — пытались противиться воле Эйнаора и напоминать о своем влиянии на Лазурный Престол.
С такими у Лаккомо прошел отдельный разговор.
Он знал, что отец не одобрил бы подобные меры. Но время покладистого Престола прошло, а Тория и без того начала катиться к упадку, увядая в топком болоте старых традиций, так бережно охраняемых кланами.
Лаккомо явился в звездную систему одной из таких ярых колоний. Его наличие там откровенно терпели, а политику Лазурного Престола давно перестали одобрять. Безнаказанность подпитывала их протест, и с момента восхождения на трон братьев колония почти в открытую начала саботировать приказы.
— С вами говорит командир корабля «Стремительного» и Алиетт-Лэ Лазурного Престола, — стоя на мостике, и сложив руки за спиной, вещал Лаккомо по связи главе клана. Тогда еще юный, лишь пару лет назад получивший венец власти.
Клан этой колонии его не любил. Ровно как презрительно относился к указам Лазурного Престола. Древняя ветвь колонистов когда-то давно отделилась от правящей династии и хранила в себе остатки королевских кровей. Считается, что около пары тысяч назад клан самостоятельно покинул родной мир и ушел на другую планету, расширять границы и возможности торийской империи. Этот факт истории последнее время давал клану много поблажек и излишнюю смелость в высказываниях. А после фактической коронации Лаккомо как Алиеттт-Лэ и причастности к Престолу клан активно стал подавать идеи о рассмотрении так же своих наследников в качестве претендентов на корону. «Если в династии начался такой беспредел и Престолом теперь правят два брата, то почему бы не поменять вообще выборную систему?»