— Скотт, ты свихнулся?
Его глаза сияли.
— Нет, Пит. Я упиваюсь победой! Мы построим новый темпоральный генератор, такой мощный, чтобы превратить каждую клеточку наших тел в частицы разума, и тогда мы сможем брать с собой в странствия не только сознание, но и тело. Мы проживем тысячи жизней, заглянем сквозь миллиарды лет! Мы побываем на невообразимых планетах и в неизвестных веках! Само время теперь в наших руках!
Он стиснул кулаки и с силой свел их перед грудью.
— Помнишь тот цветок, который мы засунули в генератор? Господи, Пит, ты можешь себе представить, что с ним произошло? Какие доисторические времена хранились в памяти растения? Где оно теперь? Может, в каменноугольном периоде? Вернулось в эпоху, от которой ведет свой род?
Шли годы, но мы едва замечали их течение.
Наши виски припорошило сединой, глянец молодости слегка облупился. Мы так и не прославились, потому что даже самые легковерные умы с трудом могли принять наши открытия.
Скотт, как и задумывал, построил новый темпоральный генератор, больше прежнего. Он многократно усовершенствовал его, добавлял новые приспособления и много-много раз перестраивал свое детище. Окончательная модель имела мало общего с первоначальной. Словно бог некой чужой расы, она поселилась в нашей мастерской.
Что до меня, то я продолжал развивать свою теорию элементарных частиц разума, все глубже погружаясь в изучение снов. Совершенно естественно, что работа у меня продвигалась медленнее, чем у моего друга. Ведь мне приходилось иметь дело с категориями почти абстрактными, хотя я делал все возможное, чтобы перевести их в практическую плоскость; а исследования Скотта имели под собой куда более прочное материальное обоснование.
Разумеется, вскоре мы решили попробовать перенестись в лабораторию из моего сна, прихватив с собой свои физические оболочки. Для этого мы собирались, используя темпоральную силу, преобразовать наши тела, до последней клеточки, до последнего электрона, в частицы разума. Возможно, это был самый грандиозный и смелый замысел в истории человечества.
Чтобы помочь своему другу лучше представить себе, как выглядит лаборатория, я побывал в ней множество раз при помощи темпорального генератора, стараясь запечатлеть в памяти как можно больше мельчайших подробностей. Потом я по памяти рисовал схемы и наброски и показывал их Скотту.
Однако чтобы по-настоящему вложить ему в голову картину грандиозного зала из моих снов со всем фантастическим оборудованием, которым он был набит, мне пришлось прибегнуть к гипнозу.
День, когда Скотт, заснув под действием темпорального генератора, проснулся, чтобы рассказать мне о месте, где я бывал так много раз, был днем нашего триумфа. Только тогда мы отважились поверить, что первый и, возможно, самый трудный этап нашего эксперимента завершен.
Я с головой погрузился в изучение психологии отшельников Востока, которые, как известно, достигли небывалых высот в искусстве концентрации, владения собой и подчинения тела воле разума.
Хотя мои изыскания нельзя назвать приятными, они все же указали нам верный путь. Теперь мы знали, как силой воли помочь темпоральному генератору преобразовать наши телесные оболочки в совокупности частиц разума. Последнее было совершенно необходимо, чтобы мы могли наяву перенестись в лабораторию, которая стала нам обоим такой знакомой.
Конечно же, мы бывали не только в той «лаборатории грез». Благодаря действию генератора и Скотт, и я посещали во сне самые удивительные места, о нахождении которых в пространстве и времени нам оставалось только догадываться. Мы наблюдали картины, которые неминуемо свели бы нас с ума, если бы мы увидели их наяву, когда рассудок не замутнен дремой. Порой мы просыпались мертвенно бледные и срывающимся от страха шепотом рассказывали друг другу о кошмарах, обитающих где-то в бездонных глубинах космоса некоего неизведанного измерения. Оцепенев от ужаса, мы смотрели на шаркающих, покрытых слизью тварей, выглядевших как потомки созданий или даже как те самые создания, которых описывали в своих манускриптах чернокнижники прошлого. В местах, далеких от цивилизации, до сих рассказывают жуткие истории об этих существах.
Но загадочная лаборатория оставалась целью, на которой мы сосредоточили свои усилия. Она была первой из бесконечного множества картин, открывшихся нам, и мы хранили ей верность, а путешествия во все прочие места рассматривали лишь как побочные экскурсии по скрытым мирам.
И однажды настал день, когда мы решили, что продвинулись в своих исследованиях достаточно далеко и отточили навыки в достаточной степени, чтобы без опасений за собственные жизни отважиться наяву совершить путешествие в до боли знакомую и все же неизведанную лабораторию из снов.
Темпоральный генератор, законченный и усовершенствованный, громоздился перед нами, словно уродливое ископаемое родом из доисторической эпохи. Ни на что не похожий голос машины разносился по всему дому, он то повышался до пронзительного визга, то опускался до глухого бормотания. Ее полированные бока зловеще блестели, а вокруг, под самыми невообразимыми углами друг к другу, были установлены зеркала. Их поверхности ловили свечение электронных ламп, выстроившихся по росту на верхней панели машины, и наше творение купалось в этих святотатственных лучах.
Мы стояли перед генератором, и в волосах наших была седина, а на лицах морщины — признаки преждевременного старения. Мы принесли нашу молодость в жертву своим амбициям и непомерному любопытству.
За десять лет мы создали машину, способную, как я понимаю теперь, убить нас. Но тогда нашей самоуверенности не было пределов. Десять лет мы обрабатывали металл и стекло, укрощали и приручали загадочные силы природы. Десять лет мы обрабатывали собственные мозги, оттачивали восприятие и воображение, добиваясь того, чтобы образ таинственной лаборатории представал перед нашим внутренним взором, стоило только пожелать. И по мере того, как мы углублялись в работу, лаборатория стала нашей второй жизнью.
Скотт нажал кнопку на боковой поверхности машины, люк распахнулся, и перед нами открылась внутренняя камера, черная, как зияющая пасть чудовища. В этой темной утробе не было ни намека на грубую мощь и силу, которые чувствовались во внешности машины. И все же в ней таилось и то, и другое.
Скотт шагнул через порог угольно-черной камеры, опустился в кресло с откидывающейся спинкой и положил руки на пульт управления. Я втиснулся рядом и закрыл люк. Непроглядная тьма поглотила нас. Мы оба надели шлемы. Всесокрушающая энергия наполнила нас, запульсировала в наших телах, словно пытаясь разорвать их на куски.
Мой друг слепо вытянул руку. Я нащупал ее в темноте. Наши ладони сжались в крепком рукопожатии людей, отправляющихся навстречу неведомому.
Усилием воли я заставил себя сосредоточиться на лаборатории, напряженно вспоминая каждую деталь ее обстановки. Потом Скотт, должно быть, передвинул рычаг и запустил машину на полную мощность. Боль пронзила мое тело, потом возникло головокружение… А потом я позабыл о своем теле. Лаборатория была ближе. Она грозила меня захлестнуть, как волна. Я тонул, быстро приближаясь к ней, падая в нее. Я превратился в чистую мысль, несущуюся в заданном направлении… И мне было очень худо.
Мое падение прекратилось внезапно, толчка от столкновения с землей не было.
Я стоял в лаборатории. Пол под моими ногами был холодным — я ощущал это.
Я огляделся и увидел Скотта Марстона. Мой друг был абсолютно гол. Разумеется, мы оба прибыли обнаженными — темпоральный генератор не мог перенести одежду вместе с нами.