По дороге он на минутку остановился по приглашению Эликопиды выпить и поболтать. Эликопида, чье имя означало «Яркоглазая», была прекрасной, великолепно сложенной дриадой. Она была ближе к «нормальному» существу, чем все, кого он пока что встречал. Если бы не темно-пурпурные волосы, то она, надлежащим образом одетая, привлекла бы к себе на Земле не больше внимания, чем то, какого обычно удостаивается женщина превосходной красоты.
Вдобавок она была одной из очень немногих, кто мог поддерживать стоящий разговор. Она не считала, что разговор состоит из безудержной болтовни или громкого, беспричинного смеха и игнорирования слов тех, кто предположительно с ней общался. Вольф испытывал отвращение и депрессию, обнаружив, что большинство пляжников и лесовиков предпочитали всем видам беседы монолог, как бы горячо они ни говорили и как бы общительны они ни были.
Эликопида была иной, наверно потому, что не принадлежала ни к какой «группе», хотя было более вероятным, что причиной являлось обратное. В этом прибрежном мирке туземцы, не имея даже технологии австралийских аборигенов, и даже не нуждаясь в ней, развили крайне сложные общественные отношения. Каждая группа имела определенные участки пляжа и леса с внутренними уровнями престижа. Каждый был способен подробно разъяснить — и любил это делать — свое горизонтально-вертикальное положение по сравнению со всеми личностями в группе, численность которой обычно приближалась к тридцати. Они могли зачитать по памяти и зачитывали споры, примирения, достоинства и недостатки характера, атлетическую мощь и отсутствие таковой, ловкость во множестве их детских игр, и оценить сексуальные способности каждого и каждой.
Эликопида обладала чувством юмора столь же ярким, как ее глаза, но она также обладала и некоторой чувствительностью.
Сегодня она обладала добавочной привлекательностью: зеркалом из стекла, установленным в золотом обруче, инкрустированном бриллиантами. Оно было одним из немногих виденных им здесь предметов материальной культуры.
— Где ты его достала? — спросил он.
— О, мне его подарил Господь, — ответила Эликопида. — Некогда, давным-давно, я была одной из его фавориток. Когда бы он ни спускался сюда в гости с вершины мира, он проводил много времени со мной. Мы с Хрисандой были единственными, кого он любил больше всех. Поверишь ли, другие все еще ненавидят нас за это. Вот почему я такая одинокая — не то чтобы от пребывания с другими было много помощи.
— И как же выглядел Господь?
Она засмеялась и сказала:
— Ниже шеи он выглядел во многом так же, как любой высокий, хорошо сложенный мужчина, вроде тебя.
Она обняла его одной рукой за шею и принялась целовать в щеку. Ее губы медленно перебирались к его уху.
— А его лицо? — с усилием воли проговорил Вольф.
— Не знаю. Я могла его коснуться, но не могла видеть. Меня ослепляло исходившее от него излучение. Когда он приближался ко мне, мне приходилось закрывать глаза, таким оно было ярким.
Она закрыла ему рот своими поцелуями, и вскоре он позабыл свои вопросы. Но когда она лежала рядом с ним в полусне на мягкой траве, онподнял зеркало и посмотрел в него. Сердце его распахнулось от восторга. Он выглядел таким же, как тогда когда ему было двадцать пять. Он это знал, но до настоящей минуты был не в состоянии осознать это.
«А если я вернусь на Землю, то состарюсь ли я столь же быстро, как вновь обрел свою юность?»
Он поднялся и некоторое время простоял в задумчивости.
Затем он произнес:
— Да кого я, собственно, обманываю? Я не собираюсь возвращаться.
— Если ты сейчас покинешь меня, — сонно проговорила Эликопида, — то поищи Хрисенду. С ней что-то случилось. Она убегает всякий раз, когда к ней кто-то приближается. Даже я, ее единственная подруга, не могу к ней подступиться. Она тебе понравится. Она не похожа на других. Она похожа на меня.
— Ладно, рассеянно ответил Вольф, — поищу.
Он шел, пока не остался один. Даже если он не собирался воспользоваться вратами, через которые он прошел, он хотел поэкспериментировать с рогом. Наверно, тут имелись и другие врата. Возможно, что врата открывались в любом месте, где трубили в рог.
Дерево, под которым он остановился, было одним из многочисленных рогов изобилия. Оно было высотой в двести футов, тридцать футов толщиной, имело гладкую, почти маслянистую, лазурную кору и ветви толщиной в его бедро и длиной, примерно, в шестьдесят футов. Ветви были лишены прутьев и листьев.