Отверстие шахты стало ближе. Его голова вошла в нее, но что-то сопротивлялось ему. Движение его замедлилось и остановилось. Словно благодаря невидимой и сжатой пружине, давившей ему на голову, он начал опять двигаться вниз. Полет его не останавливался, пока веревка не натянулась вновь.
Это сделали с ним гворлы. Оглушив его, они спустили его вниз по шахте или, что более вероятно, отнесли его вниз. Шахта была достаточно узкой, чтобы спуститься по ней, упираясь спиной в одну стену и ногами в другую. Такой спуск сдерет с человека кожу, но волосатые шкуры гворлов выглядели достаточно жесткими, чтобы выдержать спуск и подьем без повреждений. Затем была сброшена веревка, завязана у него на шее, и его бросили через дырку в дне мира.
Не было никакого способа выбраться обратно. Он умрет с голоду. Тело его будет болтаться на пространственных ветрах, пока не сгниет веревка.
Он и тогда не упадет, а будет дрейфовать в отбрасываемой диском тени.
Сшибленные им с карниза гворлы упали, но их продолжало уносить ускорение.
Хотя и испытывая отчаяние из-за своего положения, он не мог не думать о гравитационной конфигурации плоской планеты.
Центр должен находиться на самом дне. Все тяготение шло вверх через массу планеты. На этой же стороне никакого тяготения не было.
Что гворлы сделали с Хрисендой?
Убили ли они ее так же, как ее подругу?
Он знал что, как бы они ни поступили с ней, они намеренно не повесили ее вместе с ним. Они запланировали, что частью его муки будет незнание о ее судьбе. Покуда он будет жить на конце веревки, он будет гадать, что с ней случилось. Он будет измышлять многочисленные возможности, и все — ужасные.
Долгое время он висел с небольшим отклонением от перпендикуляра, поскольку ветер удерживал его на месте. Здесь, где не было никакой гравитации, он не мог раскачиваться как маятник.
Хоть он и оставался в тени черного диска, ему все же было видно продвижение солнца. Само солнце было невидимым, скрытое диском, но свет от него падал на грань большой дуги и медленно полз вдоль нее. Зеленое небо под солнцем ярко светилось, в то время как неосвещенные части до и после становились темными. Затем в его поле зрения появилось более бледное свечение вдоль края диска, и он понял, что за солнцем последовала луна.
Он подумал, что сейчас должно быть полночь. Если гворлы куда-то увозят ее, то они могут проплыть немалое расстояние по морю. Если они пытали ее, то она могла умереть. Если они искалечили ее, то он надеядся, что она умерла.
Внезапно, пока он висел во мраке под дном мира, он почувствовал, что веревка у него на шее дернулась. Петля затянулась, хотя и не настолько, чтобы удушить его, и его потянули вверх по шахте. Он выгнул шею, пытаясь увидеть кто его вытаскивал, но не мог проникнуть сквозь темноту пасти шахты.
Затем его голова пробилась сквозь паутину гравитации — словно поверхностное натяжение воды, как он подумал — и его подняли из бездны. Большие сильные руки обхватили его, прижали к твердой, теплой волосатой груди. В лицо ему дыхнули винным перегаром. Дубленый рот поскреб ему щеку, когда существо стиснуло его покрепче и начало дюйм за дюймом подниматься по шахте с Вольфом в объятиях. Мех скреб по скале, когда существо отталкивалось своими ногами. Возникало подергивание, когда ноги поднимались и обретали новую опору, за чем следовало новое поскребывание и рывок вверх.
— Ипсевас? — произнес Вольф.
— Ипсевас, ответил зебрилла. — А теперь не разговаривай. Я должен поберечь дыхание. Это нелегко.
Вольф пдчинился, хотя ему было трудно не расспрашивать о Хрисенде.
Когда они достигли верха шахты, Ипсевас снял с его шеи веревку и бросил его на пол пещеры.
Теперь он, наконец, осмелился спросить:
— Где Хрисенда?
Ипсевас мягко приземлился на пол пещеры, перевернул Вольфа и принялся развязывать узлы вокруг его запястий. Он тяжело дышал от путешествия по шахте, но ответил:
— Гворлы взяли ее с собой в большую долбленку и поплыли через море к горе. Она крикнула мне, умоляя меня помочь ей. Потом гворл ударил ее, и она, я полагаю, потеряла сознание. Я сидел там пьяный, как Господь, сам наполовину без сознания от орехового сока, хорошо проведя время с Антиноей — знаешь, аковилой с длинным языком. Прежде чем Хрисенду оглушили, она крикнула, что ты висишь из Дыры в Дне Мира. Я не знал, о чем она говорила, потому что я давно уже здесь не бывал. Насколько давно — мне не хочется говорить. Собственно, я на самом деле и не знаю. Теперь уже все, знаешь ли, в довольно густом тумане.
— Нет, не знаю, — сказал Вольф.